Всё, что я сейчас расскажу – правда. От начала до конца. Мне пиздеть не с руки. Иначе округ никогда не выберет меня в депутаты, даже если я самый конченый ублюдок и дегенерат. И никакой dellirium tremens. Нахуй! Всё реально и без наебалова.
До сих пор я думаю – почему на следующий день после того вечера я не обратился к археологам. Надо было раскопки произвести и всё такое. Ну да хуй с ними, с археологами. Проехали. А всё начиналось просто и без пафоса.

* * *

Был у меня товарищ по кличке Хохол. Он приехал откуда-то из-под Николаева. Мы трудились на заводе холодильников. Я водил четырёхтонный погрузчик, а он страдал на конвейере. На этом чёртовом конвейере трудилась славная молодежь. А сколько милых тружениц после трудовой смены нам приходилось катать на ночной пляж в уютные местечки.
Пролетарий – самое главное звено в любом обществе. Остальные, так, блядь, прослойка. Но, ну вы поняли.
Как-то после первой смены, получив что-то типа аванса, мы с Хохлом решили пить культурно. Культурно – это значит без блевотины, политики и сквернословия.
Мы купили «Старку», костромской сыр, оливки и ещё какую-то хуйню за 117 рублей 60 копеек. Мы не отправились в общагу, где пламенно проживал сам Хохол, потому что вместо культурного отдыха мы бы получили там тяжёлое похмелье, забавную драку или банальный триппер. Только лоно природы могло обеспечить нам классовое самосознание и куртуазный оттяг.
И мы пошли с трапезой и напитками в берёзовую рощу на берег реки, по которой когда-то монархический элемент Петр Первый спускал корабли на Азов. Там (на реке) квакали высокоинтеллектуальные жабы, и шумел камыш. Деревья гнулись, чтобы разглядеть, чего же это у нас там.
А там был мир в ладонях и небо в жемчугах. «Старка» лилась изящной струйкой в гранёный сосуд и будила воображение. Мы глотали нектар и жевали оливки. Хуйня за 117 рублей 60 копеек так и осталась нетронутой.
Мы вели заоблачные беседы про принцессу Диану, перерождение блядства и трудовую дисциплину.
В последней теме мы подробно обсуждали поведение мастера второй линии Ролдугина, который в пьяном виде заснул в холодильнике и, минуя необходимые операции, попал в ОТК. Там холодильник с ним протестировали и, как рабочее изделие, отправили на упаковку. И только когда грузили свежую партию в Казахстан, Ролдугин проснулся. Хорошо ли это? Кто его знает? Был бы он сейчас мастером по сборке каких-нибудь «Daewoo». Хохол считал, что мастер нарушил как минимум пять правил трудовой дисциплины. Я доказывал, что одно – проснулся не вовремя.
Вторая бутылка «Старки» заставила нас прислушаться к голосу природы. В ветвях тоскливой ивы пел соловей, а на противоположном берегу кого-то торжественно ебали. Белокурая головка счастливой девы мелькала в кустах подобно путеводному маяку.
И вот закончилось то, что и должно было закончиться. Настал момент, когда культурный отдых стал понемногу заёбывать. Поэтому мы с Хохлом решили идти в общагу. Постоянство не совсем хороший признак. Менять формации это одно, а разнообразить свободное время – это совсем другое.
Мы шли старой монастырской дорогой через исторические места, святой источник, Успенскую церковь в направлении Ниженки. Это вселяло в нас, как минимум, пошлые мысли о краеведении. Мы спорили о заваленном подземном ходе, таинственных пустотах в районе Ниженки и потусторонних выходцах.
Тем не менее, стало потихоньку темнеть. Мы проходили мимо водозабора, когда Хохол крайне резко высказал свое непреодолимое желание поссать. Конечно, он мог просто стать посредь дороги и, повинуясь древнему инстинкту, опустошить мочевой пузырь.
Нет же. Он, подлец, с диким воплем подпрыгнул на месте и сиганул в кусты, словно раненый кабан. Дешёвый фокус. Конечно, если тебе приспичило «по-большому», валяй, прыгай, но из-за «малой»… Просто неприлично.
Я закурил и стал ждать. Вечерний соловей продолжал свою лирику, металлургический комбинат «парил» небо выхлопными газами. Я задумался о вечном и очнулся от того, что меня укусил комар. Эта мелкая тварь не имеет политического кредо и потому паразитирует на обществе. Мне, как обществу, это ни хуя не понравилось. Не понравилось мне и то, что Хохол уж очень долго ходит по «нужде».
– Эй, Хохол, ты скоро там? – нетерпеливо позвал я, осознавая неотвратимое нашествие ебучих комаров.
Тишина. Вы понимаете, это была не просто тишина, со всякими там шорохами и отдаленными вздохами. Это была тишина мёртвая. Я это понял сразу и меня прошиб ледяной пот. Соловей уже не пел, листья кленов не трепетали на ветру. Да и ветра никакого не было. Мир остановился рядом со мной и тоже закурил.
– Ау, ёбанарот! Что за шутки, Хохол, хорош ссать, пошли в общагу! – крикнул я, и слова, отразившись от известковых валунов, вернулись в подсознание панической тревогой.
Вы когда-нибудь оставались одни? Конкретно, абсолютно, ну типа как в лифте иль там на лестнице с зонтиком? Это страшно. Это ох как страшно! Я был вне времени, вне пространства. Я был нигде.
Конечно, передо мной всё так же белела старая, разрушенная стена, разъебанная дорога и могильная плита какого-то попа со стёршейся надписью. Густые кусты, где пропал Хохол, были черны, как уголь. Оттуда несло тленом. Они были похожи на когтистые, венозные руки престарелой гражданки. И эти руки тянулись ко мне.
Я пытался сдвинуться с места, но не мог. А густая тишина сжимала воздух, как компрессор. Сосуды моего головного мозга едва не лопались. Это был пиздец. Неотвратимый и ужасный, парализующий пиздец!
– Хохол, сука, нада съёбывать, – последний раз попытался я вырваться из тишины.
– Гражданин, который сейчас месяц? – услышал я хриплый усталый голос.
Тишина слегка отступила. Я вздрогнул и как бы очнулся. Передо мной стоял невысокий мужичок в помятой кепке и серой ветровке. Его обувь была измазана глиной, а глаза выражали страдание и ещё какую-то муть, неподвластную описанию. Его посиневшие кисти рук были крепко сжаты, как перед прыжком с моста в целях самоубийства.
– Июнь, – односложно ответил я, понимая что-то.
– Спасибо вам. Извините, но там ваш товарищ, а карета уже выехала. Я пойду, неужели три месяца прошло, я пойду, спасибо, спасибо. Саше необходима помощь, зовите его….
Мужик в мятой кепке почти побежал по дороге и исчез волшебно, как и появился.

Я опять ощутил вязкую тишину и, противясь ей, сделал шаг к кустам, в которых пропал Хохол. И тут до меня дошли слова неизвестного гражданина. «Саше необходима помощь». Саша – это же Хохол. Он в беде. Что за хуйня?
Он говорил: «Зовите его…». И тут мне стало всё похуй. Я начал орать, как на митинге.
– Хохол, блядь! Иди сюда, иди на мой голос, я здесь. Хохол! Хохол!!!
Голос мой креп, тишина отступала, кусты позеленели. И вдруг на дорогу с треском вывалился взъерошенный, бледный Хохол. Его кроссовки были всё в той же жирной глине. Он схватил меня за локоть и поволок по дороге, прочь от этого места. Он пытался что-то сказать, но вместо слов его глотка воспроизводила ортодоксальные звуки доменного производства.

***

Сидя в общежитской комнате на шатающихся табуретках, мы пили самогон. Руки Хохла всё ещё дрожали, когда он вливал в себя эликсир забвения. Но он уже мог говорить и его рассказ меня не веселил.
– Я, значит, захожу в кусты. Темно. Ну, не совсем чтобы. Поссал. Штаны на замок и обратно. А обратно не получается. Иду вперёд в темноту, в пещеру какую-то. Блядь, старинная кладка, глина под ногами, и, главное, кричу тебе, а ответа нет. Я охуел сразу, что за поебень? Куда ни пойдёшь, везде этот подземный ход. И свет как будто откуда-то издалека виднеется. Какие-то боковые проходы, ящики, крысы. Страшно, бля. Я себе по еблу как дам! Видишь, вспухло. И ничего… Лабиринт ебучий. Кричать начал. Только эхо и шарканье, словно в нашей мэрии. Потом вдруг мужик какой-то выскочил из бокового проёма. В кепке. Испуганный.
– Тише, – говорит. – Буянка услышит, в поместье заберёт.
— Какая, бля, Буянка? Чё ты несёшь, где мы? – спрашиваю.
А он глаза страшные сделал и говорит:
– Барыня Буянка здесь в карете катается с солдатами. Её в прошлом веке бабы-крестьянки удавили в поле. Она мужичков, что поздоровей, приглашала в усадьбу и заёбывала до смерти. Забавлялась, сука, так. А крестьянам убыток верный. С ней солдаты пьяные всегда таскались. Но таки не уберегли. Удавили барыню вожжами и закопали незнамо где. Только после этого ещё хуже стало. Начала эта Буянка по ночам на чёрной карете разъезжать и кого поймает, у того всю душу и высосет до капельки. Беда, да и только. Но потом всё же нашли место, откуда она появляется. Этот подземный ход как раз то место. Завалили крестьяне этот ход нахуй и безобразия прекратились. А я вот, местный краевед, нашёл этот грот. Сунулся сюда и потерялся. Видно, не всё можно науками объяснить. С весны тут прячусь. Крыс жру. А карета эта чёрная то там появится, то тут. Бегаю, как заяц. А она, Буянка эта, чувствует, что кто-то живой есть тут. И ищет. Вон слышишь, сюда движется…
И мужик съебался, как в сказке. Просто исчез. Мама родная! Как только до меня дошло всё это – караул! И тут вижу – правда, карета. С фонарями угольными. Кони чёрные – кожа да кости. На козлах возница – покойник. И сама барыня в фиолетовом бархате. Вместо лица мумия, блядь, какая-то. Глаз нету и только зубы светятся. И едет прямо ко мне. Я чуть не усрался. Как вхуярил по глине с пробуксовкой. Всё равно лошади быстрее. Догонит, думаю, пиздец. Как я завтра в первую смену-то выйду. И вдруг, слышу твой голос. Как из-под воды. Глухой такой, но реальный. Тут я уж такой спринт выдал, что не горюй. Твой голос всё отчетливей. И, наконец, влетел в кусты, а из них на дорогу. Там ты стоял, как вампир какой. Вот такая хуйня, Беспяткин.
Хохол влил в себя еще порцию местного виски. Я тоже. Мы молча посидели.
– Ты знаешь, а тот краевед тоже съебался из лабиринта, – сказал я.
– А я у него даже имени не спросил, – задумчиво пробормотал Хохол.
– Оно тебе надо?
– Да, вообще-то, нет.
– Пойдем лучше к Надьке, там пожрём и всё такое, – отряхнул я от себя нахлынувшую тревогу.
– Пойдём к Надьке, – монотонно ответил Хохол, и я понял, что его не отпускает зловонное наваждение тёмной сырой пещеры.
Пройдет ещё немало времени, пока он свыкнется с мыслью, что избежал тотального забвения и банальной смерти.
Завтра на завод мы не пойдём, это факт. А то мастер Ролдугин будет заёбывать своим планом в 700 холодильников в смену. И вообще, в пизду все эти холодильники.
P.S. Сейчас Хохол воюет где-то в Югославии, если там, конечно, кто-то воюет.

(2007 г.)