Внимание!
Эдуард Беспяткин возобновляет концертную деятельность с новой программой "Давно хотелось". На этот раз выступления проходят в акустическом варианте совместно с гитаристом Дмитрием Филатовым. Программа очень насыщенная, разнообразная и подходит как для небольших аудиторий так и для средних по наполняемости залов. Равнодушных зрителей на концертах Эдуарда Беспяткина не замечено.
По вопросам организации выступлений просьба обращаться к концертному директору Константину по телефону
+7-900-988-08-78
концерт Эдуарда Беспяткина

7. Вот такие встречи


Не верьте голливудским фильмам ужасов, да и прочим там блокбастерам не верьте. Эти хуевы янки впаривают вам всякое фуфло, напичканное кленовым сиропом, компьютерными спецэффектами и мутными диалогами.
Какие-то тёмные лабиринты, атональная музыка и невнятные звуки – всё это для лохов. Нет в аду никаких цепей и гниющих уродов. Я был там и знаю.
Короче, выгрузили нас глубоко под землёй (ну, я так думал поначалу) на серую каменистую поверхность, из которой торчали какие-то чахлые кустарники, похожие на крыжовник. Над нами раскинулось мрачное небо, покрытое густыми «полиуретановыми» тучами, сквозь которые щерилось непонятное овальное светило. Его тусклые лучи выхватывали из темноты скучную равнину, поперёк (а может и вдоль) которой текла антрацитовая цветом река. На её берегах сбились в кучу одноэтажные кирпичные бараки с окнами, похожими на бойницы. Вниз к баракам сбегала кривая потрескавшаяся дорога, по которой нас и повели стражники.
Шли мы недолго и в отупелом молчании. Каждый думал о своём, но доминировало желание выпить. Причём, доминировало настолько, что хотелось броситься грудью на автоматы или что там ещё, чтобы погибнуть во славу и честь. Но автоматов не было, а честь и слава тут, видимо, нахуй не годились.
Горбуны и стражники мрачно игнорировали среду, и напоминали обычных заряженных зомби. В общем, полный декаданс и прочая депрессивная хуета.
Меня удивлял только Зуаб. Казалось, что он просто попал в Оружейную палату, удивился и задумал спиздить меч самурая или какой-нибудь наган с дарственной надписью самого Будённого. Ему было всё интересно, а нам похуй.
Наконец, нас подвели к узорным воротам из кованного чугуна, расположенными в центре высокого деревянного забора, покрашенного неприятной тёмно-зелёной краской, местами облупившейся.
Один из стражников достал замысловатый рог и три раза в него дунул. Этот гундосый звук напомнил мне, что жизнь все-таки продолжается, но паскудно как-то стало на душе.
Откуда-то из-за забора раздался звон тяжёлой цепи и к воротам неторопливо вышел огромный пёс с лысой головой и крепкими волосатыми лапами. Он протяжно зевал и откровенно тяжело дышал.
– Какого вам хуя? – грубо спросил он.
– Новые поступления по приговору «четверки». На стройку, – ответил стражник с рогом.
– Опять алкаши какие-нибудь? – прохрипел пёс, одной лапой скручивая винтовой замок.
– Они самые, Цербер! – подтвердил стражник.
– Мы не алкаши. Ни хуя, просто нас кто-то подставил, – твердо возразил Грохотов.
– Да ну, конечно? Понимаю. Бедные, бедные ребятки… – открыв ворота, проурчал Цербер.
– Давайте, проходите. Живо! – гаркнул стражник и нас грубо втолкнули на территорию этой неприятной зоны.
Последние слова пса меня очень насторожили. Видать этот Цербер большой мастак по части чёрного юмора. Впрочем, в этой местности юмор вряд ли может быть белым или хотя бы серым. Это подтвердил сам пес, закрыв за нами ворота.
– Ведите этих козлов в третий барак. Я сообщу надзирателю, – рыкнул он и мы поняли, что судьба – сука редкая.
И вскоре мы стояли возле серых обшарпанных бараков. И прямо пред нами артистично вышагивал некий старец сивой масти, в театральном рубище из мешковины. И на голове его притулилась серая кепка шпаны пятидесятых. Я узнал его сразу по спутанным волосам, жидкой бороде и гипнотическому взгляду. По всей видимости, старец занимался дыхательными упражнениями по Бутейко и шейпингом. Он был бодр и подтянут. Он в окружении занятной свиты и потому выёбывался.
А свита, я вам скажу, супер! Настоящие черти, блядь. Ну, там рога, свиные пятачки, копытца и прочая атрибутика. Только они уж очень упитаны были, эти черти, и небольшого роста притом. А ещё они показались мне наглыми эти бесы. Они куражились над нами. Это было видно по их глазам. А старец выёбывался – это факт.
Заявляю миру – черти существуют, причём именно в том виде, в каком их изображал великий сказочник Ромм.
Главный стражник отдал вертлявому пенсионеру какие-то бумаги и съебался вместе со своим войском. Старец пробежал глазами белые листы формата А4 и опять уставился на нас. Потом он воровато шмыгнул носом и оскалился.
– Каких красавцев к нам занесло. Ах, как мы их ждали. Как надеялись, что сам алкаш Беспяткин и склочник Якин посетят наш забытый уголок и своим присутствием скрасят убогость здешнего быта. С прибытием вас, сволочи! С прибытием!
Видит бог, я не хотел, но такое вот поведение старого развратника подвинуло меня на глупость.
– И мы рады видеть тебя, стократ премудрый Григорий, сибирский отморозок, блядь, Распутин. Твой след в истории России подобен следам спермы на лбу дешевой вокзальной проститутки. Мы счастливы послать вас на хуй, от лица всего прогрессивного человечества и от себя лично. И мы посылаем вас туда с полным осознанием важности момента и с несказанной радостью, тварь!
Ох, как нас пиздили черти… Ни словом сказать, ни пером помахать. Если вы когда-нибудь получали по еблу, забудьте. Так вы ещё по еблу не получали. И вряд ли когда получите. Я был там, я знаю. Мама родная! Потом свет потух. Сознание ушло в себя и долго не возвращалось.

Силой воли и глаз
Упавший за тысячу верст от Москвы.
– Измена! – кричали птицы.
– Измена! – ревели звери…

* * *

Очнулся я уже на нарах и подумал, что получить пизды два раза за один день – это многовато и, в принципе, не нужно. Но судьба имеет свои там принципы и планы. Так что нам пришлось с этим смириться.
А пробуждение моё было прекрасным. Прямо передо мной, в муторном больном тумане, проявлялось знакомое всем русским пацанам простое воронежское лицо.
– Хой, братан! – только и мог воскликнуть я.
– Поменьше пизди. Плох ты, Беспяткин, ещё, – ответил Юрик.
– Да хуйня. А помнишь «Титаник», бухло, футбол в два часа ночи?
– Футбол мы отменили, все в гавно были и темно к тому же.
– Да футбол отменили, но один хуй посидели люто.
– Согласен. Только как тебя сюда занесло?
– Да понимаешь, сука Лев Толстой какой-то канал открыл, пока мы за водкой ходили.
– Это хуёво. Я-то по правильному задвинулся, а вас силком затащили, значит будут заёбывать по полной программе. Я поначалу было в рай попал, но там есть такая гнида Пётр, так он интриги какие-то плёл и выперли меня из сада этого в бараки. А у Господа все мои кассеты есть, он их слушал. И ещё Высоцкого.
– А Окуджаву?
– Окуджаву как раз Пётр слушал. Но всё равно выгнали меня.
– А тут действительно плохо?
– Да как везде, жить можно.
Такие его слова меня слегка успокоили и я повнимательнее огляделся вокруг.
Обычная солдатская казарма, наспех выкрашенная в светло-зелёный цвет. Двухярусные нары (скрипучие, аж пиздец!) протянулись вдоль помещения. Тумбочки, блядь! И всю эту красоту освещали три одинокие лампочки Ильича, загаженные фантомными мухами.
На нарах сидели или лежали люди, чьи лица мне показались отчасти знакомыми. И вообще вся атмосфера была пронизана тяжёлой обреченностью, запахами лука и прилично заношенных носков. С верхнего яруса свесилась разноцветная голова Якина.
– Очнулся? Заебись. Беспяткин, а Юрик здесь мазу держит. В почёте, типа, – затараторил он.
– Федя, хорош гнать, ему еще хуёво, – оборвал его Хой.
– А где Грохотов? – спросил я.
– Он в лазарете, – ответил Якин. – Ему круто досталось, но и он двоих рогатых завалил. Теперь судить будут и ещё впаяют.
Журналист всегда должен оставаться журналистом и быть в курсе всех событий.
– А вот негра вашего хотят отправить в чёрные казармы, – сказал Хой.
– Зачем это? – удивился я.
– Для устранения расовых недоразумений. Тут и куклуксклановцы сидят и фашики.
– Да он нормальный негр, в принципе… – попытался возразить я.
Но тут к нам подбежал маленький остроносый разъебай с колючими глазками и затараторил что-то по-немецки. Он конвульсивно дергал руками в мою сторону и, по-моему, заводил сам себя.
– Это Геббельс, он не любит негров, – пояснил Хой поведение этого засранца.
– Пошел на хуй, сука! – крикнул я. Кровь ударила мне в голову, я попытался подняться, но не смог. Сильная боль прострелила меня вдоль и поперёк.
Нет, я тоже с неграми особо не братался, но и расистом никогда не был. А Зуаб вообще, встав на путь алкогольного исправления, оказался неплохим парнем. А эта мразь плюгавая, идеолог хуев, лезет со своими идеями, к человеку, у которого дед погиб, не дойдя до Берлина, чтобы обоссать колонны Рейхстага и покончить со Второй мировой войной навсегда.
Ненавижу, блядь! Интересно, а Гитлер тоже на этой зоне чалится?!
Геббельс куда-то съебался. И вовремя. В помещение внесли носилки, на которых, словно блатной патриций, возлежал Грохотов. Правда, у патрициев, по-моему, не было таких насильственно раскрашенных лиц.
Писать о синяках и ссадинах в данной ситуации глупо и не нужно. Просто пред нами был воин, прошедший бородинское сражение, битву при Калке и Ватерлоо одновременно. Занесли Грохотова какие-то сатиры, а не черти. Хой и Якин помогли уложить его на нижние нары. Шофёр тихо стонал. К нему подошёл доктор Боткин (я хорошо помню его фотографию из медицинской энциклопедии) и стал манипулировать над ним. Грохотов застонал громче, но мне почему-то стало легче.
– Все будет нормально, – произнёс через некоторое время Боткин. – Тем более, что здесь не умирают.
– Зато мучаются, – сказал подошедший Серёжа Есенин (короче, кого тут только не было!).
– Ты бы помолчал, берёзовый алкоголик, – оборвал его Хой.
– Да ладно тебе. Всё равно им придётся узнать, куда они попали. И чем раньше – тем лучше.
– Лучше для них будет поспать, пока не пришли надзиратели, – категорически заявил Боткин и неприличным жестом прогнал поэта в глубину казармы.
Я вдруг почувствовал непреодолимое желание естественного сна и, последний раз взглянув на Грохотова, провалился в полупрозрачную негу. Там мне приснилась запотевшая бутылка «Хлебной» и шашлык с помидорами и луком. А ещё я увидел бесконечную дорогу в светлое будущее и неизвестного мне Никиту Михалкова в сандалиях и с уставом караульной службы в волосатых руках.

0