Когда я поменял параллельные реальности, словно опытный «напёрсточник», то остался в комнате с юлой совсем один – как святой угодник. И, знаете ли, на маленькой полочке, возле русской печки, стояла початая заветная бутылочка. Рядом на пергаментной бумаге лежал скромный кусочек советского хлеба – по 16 копеек.
Познав всю эту красоту, я улыбнулся, как мог, и сел на стул – наблюдать вращение Великой Миротворящей юлы, выпущенной заводом «Красный пролетарий» в 1950 году.
Ну вот, граждане, и всё. Мир спасён, можно расслабиться.
И я расслабился. Но как-то уныло, если не сказать – печально. Нет, чача была, несомненно, великолепна; хлеб тоже. Релаксирующее подвывание юлы рисовало в сознании удивительные картины будущего без прибавочной стоимости и классовой борьбы. Я даже прибрался в комнате и смахнул противную паутину с лампы. Кстати, я заметил, что сама лампочка не питалась через провода, а просто внутри неё светился какой-то высокотехнологичный минерал. Мне это понравилось. И, собственно, только это мне и понравилось, ибо одиночество и алкоголь – вещи суть подлые и депрессивные.
Поначалу ты как бы и ничего, приводишь себя и свои внутренние миры в порядок, но потом… Но потом ты вдруг ощущаешь потребность поделиться с кем-то своей политической, или там бытовой, позицией. И если рядом есть люди, способные ответить тебе тем же, то это всё можно смело называть счастьем.
Но людей не было. И Смотритель не появлялся, как было обещано мне великим вождём. И чача закончилась. А создать что-то материальное я, увы, не мог, потому что это была бы магия. А магии, как вы догадались, не существует. Передайте всё это дураку Гарри Поттеру и его создательнице. Да, тоска…
Я походил по периметру комнаты, заглянул в печку, подбросил дровишек.
Я пытался даже покрутить юлу, но неведомая упругая сила не позволила мне это сделать. Видимо, всё-таки пароль. Я достал пейджер – и там пусто. Сети нет, настроения нет, бухла нет. Да, ёбанарот!
Стоп! Это здесь сети нет, а там снаружи? За дверью же может ловить чего. А вот мы сейчас и попробуем. И я попробовал. И я узнал, что можно быть не только повелителем межпространственных перемещений, мастером телекинеза, гуру информационного сканирования, но и обыкновенным долбоёбом одновременно.
Двери не было. И как я этого не заметил? Вернее, дверь была, но не здесь, а там, по ту сторону созданной мною реальности. Я же не подумал замутить что-то более замысловатое, смещённое на 90 градусов в сторону. Нет, нет конечно же, нет. Я тупо запер себя и важный вход в Меньше Малого посторонним предметом.
Сатана прав – я осёл. Убрать её я не могу, там товарищ Сталин и преступники, которых должно постигнуть правосудие Господа. Сделать какой-нибудь обходной манёвр? А вдруг меня заметят и ёбнут острым палашом? А как Смотритель попадёт в нужную комнату? А, может он уже попал, но не туда, куда надо, а как раз наоборот…
Тут меня прошиб холодный пот. О, святые угодники! Пока я тут сижу с пустым стаканом, там, в муляже, плохие парни неожиданно встретили хороших. И виноват в этом – я!
Выход один – отправиться в эту сраную параллель и там уж смотреть по обстановке, что и как. Иначе шансы на дальнейшее развитие мироздания резко сдвигаются к нулю.
Ну что же, товарищи, окунёмся с головой в омут. Я ещё раз взглянул на бутылку. Там было чуть-чуть. И я всё допил. После этого древнего ритуала я осмотрел свои внутренние настройки на предмет нежелательных багов и рванулся – через световые года и парсеки; в то место встречи, которое изменить нельзя.

***

Ну я, конечно, ранее признавался вам, что быть долбоёбом, если уж и не очень почётно, но хотя бы допустимо – в повседневной жизни.
Ну, вспомните свои поступки, за которые вам порой бывает стыдно или, к примеру, вы их вежливо осуждаете. Вспомнили? Ну, что я говорил! Так вот: и я вспомнил, и решил исправиться. Ну, вот если я попаду на поле боя в самый центр и, вдобавок, ещё крикну пару лозунгов из Французской революции, как вы думаете, это будет умно? Нет, не будет. Потому я и появился в ложной реальности осторожно и, по возможности, инкогнито. В самом дальнем углу возник я, физически и молча. И это было хорошо, потому, что картина предстала предо мной уж очень не хорошая.
Товарищ Сталин лежал на обломках стула в луже крови и слабеющей рукой пытался схватить Сатану за ногу. А тот стоял над ним, как настоящий эсэсовец. Он держал в руках серебряную фляжку и смотрел вниз тяжёлым взглядом. Потом он глотнул из фляжки и плюнул на Смотрителя презрительным плевком.
Позади Сатаны покачивался демон Дрочио – с добрым фингалом под глазом и с видом потрёпанным. Лев Толстой сидел на стуле, поглаживая ощипанную бороду и злобно вращая глазами. Петрик стоял возле разбитой копии юлы с озадаченным взглядом, при этом нервно барабаня по столу кривыми пальцами. Маргарита томно блевала в углу на коленях, словно молилась по-старообрядчески.
Снабженца в комнате не было. Этот хитрый человек, видимо, в комнату не пошёл по своей воле и прятался, где-нибудь за домиком. Ну, это я так предположил.
А ещё я был праведно возмущён творящимся предо мною беспределом. Но теперь я был не на пульте и полон добрых чакр и светлых сил. И ещё я знал, что правда за нами и враг будет разбит. И не страшно, что Дрочио увидел меня первым. Это было уже не важно, ибо гнев во мне клокотал на все мои 33 %.
В этой маленькой собственноручной псевдореальности я был царь и Бог. И я послал противникам свой пламенный революционно-гравитационный импульс низшего порядка. Эх, граждане! Если бы вы видели момент моего торжества над силами зла и стяжательства! Жаль, что не видели…
Дрочио вывернуло, словно еловый корень, и прижала к полу утроенная сила притяжения. Он рычал низким басом – и этот рык был сладостен, а не грозен. Сатана со своим защитным полем был жалок в том упругом полупрозрачном коконе, который я создал специально для него из остатков лишней материи. Он пытался двигаться там, но походил на человека, завёрнутого в хороший персидский ковёр – словно большая вредная гусеница.
Петрика я связал самолично его же проводом от пульта.
– Ты за это ответишь! – взвизгнул он противным голосом, за что получил ненаучного, но хлёсткого леща.
Графу я пригрозил кулаком и забрал немного физической силы. Так и остался он сидеть с тухлым взглядом и драной бородой, графоман несчастный.
И только Маргарита, внезапно прыгнув из угла, оцарапала мне щёку. С ней я церемониться не стал и пинками прогнал всё в тот же угол. Зафиксировав её в весьма игривой позе, я уж было подумал о грешном, но в присутствии такого количества людей, как злых так и добрых, я отбросил эти низкие желания и подошёл к товарищу Кобе.
У него всё было печально. Он был в физическом мире и это несло все гадости, которые в нём есть: боль, раны и душевные муки. Но как мало я знал этого человека.
– Бэспяткин, ты молодец. Смотрителя прислали? – слабым голосом спросил он.
– Нет, я не молодец. Я закрыл все доступы и теперь пришёл исправлять, – ответил я, подкладывая вождю под голову небольшое полено.
– Эх, генацвале… – вздохнул он, печально шевельнув усами.
В это время я осмотрел его рану. Да, тут я уже ничего сделать не смогу… Впрочем, я остановил кровь. Но вот как создать живую материю? Этого я не умел. Это работа для команды Господа. Они там всякие инструменты имеют и методики.
– Держитесь, дорогой товарищ Сталин. Сейчас будем перемещаться в… – сказал я, пытаясь сделать хоть что-то..
– Не смей перемещаться, Бэспяткин. Просто верни входную дверь. В комнате с юлой не должно быть предельно сильных гравитационных возмущений, они могут воздействовать на вращение, а это плохо… — перебил он меня, слабея на глазах.
И снова я почувствовал себя ослом. Ну конечно же! Меньше Малого работает в своих законах, а я меняю полевые свойства пространств порой весьма коряво и не продуманно. Но спасибо вождю, он умнейший человек, это все знают.
Теперь я понимал, что делать. В 3D-моделях я уж соображаю, если что. И потому спокойно и аккуратно я продлил эту реальность за пределы домика. Тут же из-за фальшстены проявился настоящий вход в родильный дом мироздания. И дверь та была распахнута варварским образом, с висящей разорванной цепочкой в районе засова. А там за дверью я увидел милые лица и пошёл им на встречу.