Как всегда, полковник припиздил на работу рано. И не потому, что к этому его обязывали долг там, иль ещё какая-то ответственность. Просто любил он раннее утро с детства. Любил смотреть в окно на суровую осень, редких прохожих и беспонтовых воробьёв на тротуарах.
А ещё его трясло после вчерашних посиделок на даче председателя горсовета. Трясло мелко, гадко и непривычно. В памяти перемешались шашлыки, перевёрнутая беседка, визжащие проститутки и расстрелянные по пивным банкам патроны. Он чувствовал какое-то стыдливое подташнивание и неловкость.
– Нельзя, нельзя так жить, – мрачно подумалось ему. – Если ты пьёшь виски – ты гнида. Если ты мешаешь его с мадерой – ты мразь. А если при этом закусываешь грибами…
– Ты важный силовой чин, как минимум, или просто человек без вкуса, – раздалось в углу кабинета противное кваканье.
Жульевский резко отвернулся от окна, за которым ветер, словно гопник, жестоко трепал тополя.
В тени шкафа с документами, в кресле, сидел толстый мордатый гражданин с небритой рожей и в дешёвом китайском плаще сиреневого цвета. Его туфли были стары и густо заляпаны серой глиной. Бомж какой-то, тьфу!
– Какого хуя?! – справедливо заметил полковник.
– Спокойно, Виктор Степаныч. Я понимаю ваше состояние. Но спрашивать у неизвестного, пусть даже непрезентабельного вида человека, всякую дрянь – признак неуравновешенности. Что, согласитесь, при вашей-то должности сродни несоответствию оной, – перебил его незнакомец.
После чего, он, прошуршав плащом, достал мятую «Балканку» и прикурил от спички. Дунув на огарок, он улыбнулся и тупо уставился на полковника слезящимися, хитрыми глазками.
Пауза длилась недолго. Её прервал сам начальник УВД.
– Вы из «конторы»? – тихо спросил он.
– Чувствуется оперативная работа. Виден опыт и владение этой, как её, дедукцией, – развеселился толстомордый.
– Но почему сейчас? Почему без… хотя бы, без предупреждения? – продолжал скисать полковник.
– А чего? Напугал я вас? Иль в замешательство какое ввёл, а?
– Да нет. Просто день сегодня не задался и там работы навалилось…
– Бросьте, Виктор Степаныч. Откройтесь миру в своём похмелье и мир поможет – он всем помогает, как добрая фея. Мир это…
Наглый бомж не объяснил, что же такое мир и вдруг резко вскочил с кресла.
– Мне тут плащи просиживать некогда. Мне если хотите знать, ещё в разные места наведаться надо – в музей, может быть, краеведческий, или на трактор поглядеть. А я тут вам реверансы устраиваю! – вдруг грозно заорал он.
– А что вы так вскочили? И как вас называть, товарищ? – примирительно поднял руки Жульевский.
– Товарищ, это правильно! Да, я товарищ Маузер, фамилия такая немецкая. Помните, как там у поэта: «Ваше слово товарищ Маузер!» – это про меня, – мгновенно «растаял» небритый толстяк.
– А Коля? – спросил полковник.
– Это который вас вербовал? С тонкими ножками и причёской, как у стиляги? А нету его! Выгнали его нахуй из «конторы» – в Рай выгнали, за эту как её, блядь, забыл… Толерантность, вот, – отозвался Маузер.
– Рай это плохо?
– Это пиздец как плохо! Хуже, чем в Турции. Иль там в высших эшелонах. Да сдался вам этот Рай… Там даже проституток нет. Даже «Семнадцать мгновений весны» не показывают. Только пляшут и моются, тьфу. Вы меня сбили. Я спешу. Ии попрошу не задавать ненужных вопросов! – возмутился толстомордый пришелец.
Он снова опустился в кресло и глотнул из фляжки какой-то сивухи. Жульевский сел за стол и достав из ящика бутылочку перцовки, обстоятельно приложился к ней.
Маузер одобрительно кивнул и щёлкнул пальцами. Во рту полковника появилась громадная сигара и ароматным дымком.
– Короче, дело простое. А для вас – практически плёвое. Надо одного весьма нехорошего алкоголика «закрыть» по-серьёзному. Потом направить на проверку вменяемости, адресок я вам оставлю.
– Что за алкоголик?
– Вот, – толстяк кинул на стол какую-то книгу в матовом переплёте.
Жульевский пододвинул её к себе и хрипло прочёл:
– «Малиновый звон». Поп что ли?
– Не, с попами у нас свои каналы. И с алканами тоже. Но вот этот, который написал, – сука ещё та. Из него «марксизм» вилкой не выковырнешь, – поморщился Маузер.
– Бес… Бес… Блядь, свет плохой…
– Беспяткин, товарищ полковник. Тот самый, который в прошлом году подвёл «контору» под вселенскую инвентаризацию. Угадайте, кому первому досталось?
– Сатане?
– И теперь он злой, как чёрт! Хе-хе, представляете. Кто-то (мы, конечно, догадываемся, кто) весьма хитро вычеркнул его из списков – ВСЕХ СПИСКОВ. Его, как бы, – не было, нет и не будет. А он взял, падла, да так, в лёгкую, и написал эту дурацкую книжку, что лежит перед вами. Наш агент Тухленко выложил эту дрянь в интернет, оттуда и вышли на крысу, – толстяк угрюмо заходил по кабинету.
– У нас не светился? – почему-то обращаясь к окну, спросил Жульевский.
– Вы у кого спрашиваете? Даже если и «светился», то либо за поссать на дороге или за дебош в общаге танцевального коллектива «Плясуны России». Кстати, могу слить информацию кто завалил ихнего бухгалтера.
– Умоляю вас, кто? Следствие в тупике… – взмолился начальник УВД.
– В общем, так. Я называю имя. А вы этого Беспяткина заместо него в клетку, ага?
– Согласен. Давайте имя, Маузер. Мы ж коллеги!
– Увольте, никакие мы не коллеги! Это «Газпром» вам коллеги. А мы просто сотрудничаем – и не более, – поправил полковника толстяк.
После этого он подошёл к столу и прошептал на ухо Жульевскому одно короткое слово, вроде как из пяти букв. Услыхав их, всесильный начальник сразу как-то сгорбился и глаза его повелись чем-то серым.
– Это правда? – тишайше спросил он.
– Век воли… – уверил его Маузер.
– Мама моя… – полковник обхватил голову руками.
– Бля, плакать и стенать будете позже. Этот ваш … – хуйня по сравнению с этим Беспяткиным. Поняли?! Так что давайте применяйте ваши методы. И чтоб сегодня он сидел по двойному, тройному, хуй там ещё какому убийству! И точка!!! – приказал обладатель сиреневого плаща и бомжовской бороды.
И ещё добавил:
– Кстати, вы вчера могли этого негодяя видеть – он вам девочек из «Райских кущ» привозил на белой «Волге»…
После этого он бросил окурок в угол. Не прощаясь, он выскочил из кабинета, громко хлопнув дверью.
Жульевский инстинктивно выскочил в коридор, но увидел лишь первых сотрудников, пришедших на работу. Машинально и без каких-либо чувств он козырнул своему заместителю и прикрыл дверь. Вспомнив, что через несколько секунд появится секретарша Валя с её неизменным предложением утреннего минета, полковник запер собственную дверь на ключ и устало рухнул в кресло.
Сразу же в селекторе промурлыкал горячий голосок:
– Виктор Степанович! Вы на месте, к вам можно?
– Я очень занят. Не беспокойте меня до моего указания, – ответил встревоженный начальник.
– Хорошо, Виктор Степанович – сладко пропело в динамике.
Наступила тишина, от которой у Жульевского заныл затылок. Он ещё раз глотнул перцовки. В голове стреляли петарды и звенели тонкие колокольчики.
Полковник поднял трубку телефона, собственноручно набрал номер и замер. Гудки были громче паровозных.
– Да, Витя. Я слушаю, – раздалось в трубке.
– Слушай, Димон. Ты алкаша по фамилии Беспяткин знаешь? – тихо спросил начальник УВД.
– Бля. Да кто ж его не знает – он полотдела споил прошлой зимой, – ответил невидимый Митяй.
– Тогда бросай все дела и ко мне. Дело пиздец какое… – рявкнул Жульевский и положил трубку.
Он знал, что секретарша Валя «записывает» все разговоры и потому был предельно краток. После этого он открыл оставленную Маузером книгу на первой попавшейся странице и без особой охоты прочитал:
«Бессилие и безволие – самые страшные атрибуты человеческой жизни. Именно тогда эта самая жизнь на хуй не нужна. Ты видишь окружающую среду, но не можешь её не только изменить, но и просто нагадить где-нибудь в палисаднике. Мимо тебя проходят строительства новых жизней, изобретения велосипедов, террористические акты. А ты, как реально неодушевлённый предмет, переживаешь жизнь где-то внутри себя и не способен к героическим поступкам. Ждать, когда на тебя обратят внимание – хуже банальной смерти. Хуже триппера, иль там посещения налоговой инспекции…».
– Бред какой-то, – разозлился полковник и, захлопнув книгу, потянулся за перцовкой.
Потом он хрустел маринованым огурчиком и рисовал на бумаге чёртиков. Его опять охватило чувство чего-то нехорошего и постыдного, как и давеча – перед окном. Возможно, это было треклятое бессилие или безволие.
В это время он услышал за дверью голос начальника Заводского РОВД Димы Лупина, отважного собутыльника и профессионального опера, хитрого и беспощадного. Он мог пойти на всё, если хорошо попросить. Начальник УВД держал его, как цепного пса. К тому же они вместе иногда совершали трёхдневные заплывы по алкогольной теме в краях малонаселённых и полных русских сказок.
– Пусть Дмитрий Валерианович войдёт, – сказал он в микрофон.