Я встретил его неожиданно, то есть некстати. Я сам был некстати, но это к рассказу не относится.

Обычное утро. Так же обычно и предсказуемо я шёл из магазина с пятью бутылками «Приятеля» («Янтарного», если что).

Свежие дни — редкость для пьяни, вроде меня. Но этот день был действительно свеж как бельё в «Метрополе».

Я чувствовал электричество и глотал первую порцию бодяжного напитка («Янтарного», если что).

Так вот, я увидел его с дурацкого расстояния примерно в десять шагов.

Это был приличный гражданин в рыжей кожаной куртке и трезвый. Таких можно встретить именно в это время суток и пройти мимо, потому что нахуй не нужно.

Но я понял, что тут, сейчас и поныне что-то не так. Не так, и всё тут.
Он стоял на углу и был напряжен как катушка зажигания. Даже куртка его была натянута словно струна арфы.

Я остановился и звякнул бутылками.

Он резко обернулся и посмотрел мне в глаза. Его взгляд был выразительней, чем ботинок Никиты Сергеевича.

Я протянул ему бутылку из своей корзины. Он взял её как должное, и ногтем так, по-мушкетерски, сорвал пробку.

Пока он пил я пытался понять, чья роль главнее. Он напоминал какого-то шпионского героя (только не агента 007), я — статиста, жертву. Но мы оба держали фильм за ноги и не давали ему упасть в забвение. Кадры проносились перед роговицей с топотом и паникой.
Наконец, он допил пиво и, резко обернувшись, бросил бутылку за угол. Меня не очень удивило его поведение. Меня поразило, то, что я не услышал звука бьющегося стекла. Там за углом.

А здесь, в нашей грани, шуршали шины и орали воробьи. Блядь, такого быть не могло! Там, за поворотом, — мой подъезд и выходной день в смятой постели супротив телевизора.

— Не будь глупцом. Осторожность ещё никого не подводила, — тихо, но твердо сказал незнакомец в куртке.

— Это действительно серьёзно? — спросил я.

— Крайне серьёзно, — ответил он, и обречённо вздохнул.

Мы стояли на углу в злобном ожидании, и пили мое проклятое пиво, за которым я мог бы и не ходить. Мог бы, но нет же, пошел.

А теперь, ничего не понимая, доверяясь чутью этого гражданина в рыжей куртке, жду. Жду чего-то нехорошего и даже опасного. Проклятье!

— У тебя нет защиты, — допив бутылку, прохрипел незнакомец.
Посуда вновь полетела за угол и опять никаких звуков оттуда. Что за нахуй?

Мимо нас, шурша короткой черной юбкой, прошла чертова блондинка лет 25-ти. Я проглотил слюну и пиво. С утра такие ножки и всё такое. Она спокойно завернула за угол и стук ее каблучков провалился в ничто.

— Какой защиты? — повернулся я к незнакомцу.

— А я ебу, какой защиты, — ответил он.

— Тогда почему…

— Не знаю. Только если ты туда пойдешь — пиздец, сожрут нахуй, — перебил меня гражданин в рыжей куртке.

— Кто сожрёт?

— Да хуй его знает. Но чудовища, я тебе скажу, важные.

— А откуда ты знаешь про них?

— Да с прошлого вечера бегаю через углы, заебался, — выдохнул незнакомец.

— А тебя как зовут? — отвлекся я на знакомство.

— Гришка я, каменщик, — радостно воскликнул он.

— А я Беспяткин, тоже строю всяко.

— Бухаешь?

— А то!

— Вот и я допился, защиту потерял, — вздохнул Гришка.

— А, может, нет никакой защиты, просто видения типа? — попытался я сгладить напряжение.

— Не, это не «белый конь», всё реально, надо только двигаться вдоль стены и иметь хотя бы палку.

С этими словами каменщик откуда-то из рукава достал маленькую бейсбольную биту. Он потряс ею как булавой и, нацепив на широкий конец какой-то пакет, осторожно вынес за угол. Ничего не произошло.

— Так, вроде бы тихо, — сам себе сказал он, — можно двигаться.
Мы в величайшем волнении прокрались на противоположную грань угла.

Там всё было как обычно.

Мой подъезд, припаркованные авто и детский городок с песочницей. Только звук как-то поменялся. Вернее, его не было вообще. Ни птичьих голосов, не писка домофонов. Всё как будто превратилось в восковые фрукты. Безжизненно как-то. Мертво. И не одной бляди на улице.

— Можно зайти в мою квартиру и взять револьвер, — предложил я.

— Мысль верная, без оружия хуёво, — согласился каменщик.

Конечно, никакого револьвера у меня дома не водилось, только старенький дробовик.

Главное — это поллитра водки на березовых бруньках. Уж, коль пошла такая песня, то с пивом надо заканчивать и переходить на новые рельсы. А дробовик тоже пульнуть может, кстати. Короче, мы в окружении неестественной тишины проникли в подъезд и поднялись в мою квартиру.

Я еще не успел все пропить, и на кухне можно было сидеть на двух табуретках и ставить стаканы на маленький холодильник «Саратов». В нем же я хранил запасы забвения и глубины.

— Сразу по двести, — предложил я.

— Не вопрос, — ответил бывалый каменщик, и его взгляд стал твердым как доломит.

Я разлил водку по равным объёмам и порезал подсохший сыр («Российский», если что).

Наши тела приняли правильную дозу, и в голове воцарилась необходимая уверенность.

Да ебали мы эти углы с их защитой!

Я достал из-под дивана дробовик и патроны. Гришка прихватил широкий кухонный нож, больше похожий на гладиаторский меч.
В это время квартира постепенно стала заполняться каким-то белесым туманом, и некоторые вещи стали как-то странно таять и вновь проявляться. Мерцать стали эти вещи.

— Начинается, — прошептал Гришка.

— Что начинается?

— Движение. После этого тумана хуйня всякая происходит.

Я не стал допытываться какая такая хуйня и мы, допив что нужно, покинули моё убежище, которое стало мерцать еще сильнее.
Спускаясь по лестнице, я вспомнил, что мы забыли забрать из холодильника два варёных яйца.

Мы осторожно вышли из подъезда, и я вдруг понял, что в мире появился звук. Неясный, нехороший звук. Может быть, двести грамм водки стоили того, чтобы их выпить? Не знаю, но я уверен, что именно они подтолкнули моё сознание на то, чтобы поднять голову и посмотреть на стену дома.

Оно уже сидело там, вцепившись горбатыми, костлявыми фалангами в серую кирпичную кладку с ржавыми подтеками. Голубая слизь медленно стекала с уродливой, шипованной челюсти и капала на мерцающий асфальт.

Эти глаза мне никогда не забыть. В них я увидел конец света и все свои детские страхи.

Пузатая, жилистая тварь, трудно поддающаяся описанию, хищно двигалась по стене к нам и тихо сопела.

Как я успел вскинуть дробовик и въебать заряд в эту ужасную морду, знает только Бог.

Выстрел разорвал остатки мертвой тишины.

Мы отскочили в сторону как зайцы, и чудовище рухнуло у подъезда с удивлённо-обреченным вздохом. Дёрнув кривыми конечностями, оно затихло в луже голубой слизи.

— Рвём отсюда нахуй! — крикнул Гришка и схватил меня за рукав.

Мы кинулись в сторону детской поликлиники как болиды «Формулы-1».

И тут же в воздух взвились громадные рыжие комары. Хуй их знает, где они прятались.

Насекомые гудели как трансформаторы, и их было пиздец сколько много. Они видели нас, но почему-то не атаковали.

Я пальнул в небо ещё одним зарядом.

Несколько тварей упало вниз, а остальные завыли в более низком тоне. Григорианский хор блядь, орган Хаммонда!

И тут мы поняли, почему комары не опускались ниже второго этажа. Из оконных проёмов моего дома к нам спешили давешние пузатые уроды с голубой слизью. Они валились на асфальт, гремя панцирями и тонко вереща. Их было много. И ещё эта вонь. Видимо она и отпугивала комаров-мутантов. И нас тоже.

Я никогда так не бегал. Мы почти летели к очередному углу, в надежде…

Впрочем, никакой надежды не было. Мы просто бежали как антилопы в безумном страхе и полупохмельном бреду. Нас спасли те двести граммов, это точно.

За следующим углом моего дома пропали наши преследователи и гул комаров.

Я перезарядил дробовик и только после этого огляделся вокруг.
Каменщик Гришка уже нюхал воздух как спаниель. Зря нюхал. Эти сволочи появились внезапно из под земли иль хуй их знает откуда они ещё появляются.

— Документы, пожалуйста, предъявляем, граждане, — унизительно-вежливым голосом пропел худой, плохо выбритый лейтенант.

— А мы это, как бы… Нет документов, — растерянно произнес я и крепче сжал дробовик.

Мент заметил мои движения и полуобернулся к напарнику сержанту, который двигал свои пальцы в направлении кобуры.

— Не лезь, не надо — прошипел Гришка.

Возникла типичная голливудская пауза, неловкая, но зрелищная.
Милицейская «семёрка» блестела утренними зайчиками, а мы стояли как в вестерне, и надо было как-то выходить из ситуации.

— Мы не хотим проблем. Нам надо только за угол завернуть, а там можете включать свою сирену — как можно спокойней сказал я.

— Пожалуйста, заворачивайте, но с оружием на улице — это уже проблема, — осторожно ответил лейтенант.

— А пусть вас это не ебёт, — перебил его каменщик.

Мы, как герои из каких-то мультфильмов, переместились к углу, и Гришка опять сунул свой пакет на бите. Пакет сдуло ветром. Туда, на ту сторону.

— Плохо дело, — сказал Гришка.

— Может, сдадимся этим, добровольно, типа, — предложил я, кивнув на напряженных ментов.

— Да ну нахуй, идём дальше. Это тоже не наша грань, гляди, — ответил тот.

Я взглянул на милиционеров, и волосы неприятно зашевелились на моём черепе. Одетые в серую форму на нас внимательно смотрели лупатые богомольи глаза.

Громадные, мерзкие твари почти что изготовились к прыжку и голенастые, с зазубринами лапы хищно шевелились. Автомобиль превратился в какую-то амебообразную липкую плоть с мерно вздымающимися жабрами.

Вся эта публика ждала нашего промаха.

Напрасно ждала. Мы с каменщиком как кенгуру сиганули за угол внезапно и молниеносно. Но всё же коготь насекомого успел разодрать мне руку, как игла циркуля. Проклятая рана сразу защипала. Видимо, муравьиная кислота или что там ещё.

— Гандоны, эти блюстители порядка — обиделся я.

— Согласен, но вот ветер какой-то не такой — перевёл тему Гришка.
И действительно, по улице носился порывистый ветер, и он был видим. Вернее воздушные массы напоминали сигаретный дым, который по-драконьи извивался и обнюхивал предметы.
Мы замерли, подсознательно понимая, что ветер этот живой и, возможно, опасный.

А турбулентный хищник обследовал свою территорию и фатально приближался к нам.

Вернуться обратно к ментам-богомолам? А вдруг они успеют раньше нас? Нет, надо что-то думать.

Впрочем, думать было некогда.

Мы неторопливо двинулись вдоль стены моего дома. Сказочный ветер потек в нашу сторону. Я приготовился пальнуть из дробовика.

— Ветер перемен, ветер перемен! — раздались громкие крики откуда-то из парка.

Сразу же за ними в район пустого фонтана выплеснулась толпа людей в несопоставимых с привычностью нарядах.

Там были и кожаные «косухи» и какие-то свадебные платья, малиновые пиджаки, полосатые робы, железнодорожные униформы и вечерние платья.

Мужчины и женщины, тряся всевозможными прическами, орали как на адской сковороде. Они махали флагами и транспарантами. Короче, настоящий оппозиционный марш иль какая там ещё иная митингующая хуета.

— Освободим свободу свободы! Нет диктатуре диктатуры! Мы не согласны на ничью! Нахуя нам вообще всё это? Долой! — ревели охрипшие глотки и взрывались петарды.

Живой дым, виртуозно извиваясь как анаконда, окружал толпу смертельными кольцами. Взмахи плакатов разносили его поверхностные струи, но более плотная часть «ветра» была почти материальна как резиновый шланг.

— Ветер перемен сметёт всё как ненужный мусор! — раздался низкий титанический голос.

Тут же затрещали петарды и кости демонстрантов. Сизый дым давил массы мягко и беспощадно.

— Ветер перемен ломает, что бы строить! — продолжал вещать страшный голос.

Людская толпа со всем своим разнообразием лозунгов и одежды превращалась в банальный фарш. Транспаранты торчали в небо как иглы дикобраза. А крики боли и протеста слились в протяжный полифонический гул.

Пока всё это происходило, мы с Гришкой продолжали двигаться вдоль стены. Я целился в «ветер» понимая, что это бесполезно. Но тот был поглощен кровавой утрамбовкой человеков с протестами.

— И так будет с каждым, — угрюмо сказал Гришка, наблюдая смерть и перемены.

— Что, бля, а? Почему не в строю? Почему не протестуете? Кто вы? — запричитал невидимый голос, срываясь на визг.

Дымовой дракон бросил свои жертвы и развернулся к нам, свирепо колышась в пространстве. Он опасно уплотнялся и перетекал к нам сизой струей.

— Мы, блядь, люди из будущего! На-ка! — заорал я и нажал на курок.
Заряд мгновенно развеял переднюю часть чудовища на мелкие дымки и облачка. Но они тут же слились воедино и подгоняемые злобным голосом извне ринулись к нам.

— Сдохни, тварь! Нас не возьмёшь голым воздухом, мы сами построим… — не успел договорить я (но выстрелить успел).

Гришка грубо, как каменщик, схватил меня за руку, которая саднила от пореза, и так же грубо поволок за угол.

Мой героизм был несколько смазан, но зато я остался жив. А мы оказались на той же самой грани, где я с пивом встретил похмельного каменщика этим утром.

— Хуле, ты нёс?! Это была не наша реальность! — вскричал он, размахивая битой.

— Человек всегда должен быть человеком, особенно если он пролетарий, — возразил я.

— У нас нет водки и пива нет, а ты о человеке бредишь, — не унимался каменщик.

— Не будет человека — не будет водки, — доказывал я что-то.
Внезапно боковым зрением я ощутил жизнь вокруг нас.

Озабоченные прохожие с какими-то сумками и пакетами обтекали нас, спорящих. Они с досадой и пренебрежением бросали на наши тела усталые взгляды.

Гришка внезапно притих и сделал вид, что он не со мной.
— Защита? — предположил я.

— Похоже на то, — тихо произнес он.

Воробьи по-будничному орали где-то там, внутри тополя. «Маршрутки» скрежетали тормозами и тарахтела газонокосилка.

Только мы выбивались из общей картины обыденности с дробовиком и битой на углу моего дома.

Не сговариваясь, мы снова завернули за угол, и ничего не произошло. Вернее не изменилось. Те же воробьи и то же утро. Теперь можно ходить вокруг моего дома хоть тысячу раз — защита, хуле.

Стоит ли говорить, что, спрятав оружие в квартире, мы пошли в магазин. Пошли за тем, чтобы повысить свою защиту от всяких там аномальностей и невзгод. Ведь за выходные надо привести себя в порядок для новой трудовой недели и прочих подвигов.