Яблоки, яблоки. Это был самый важный фрукт в жизни студентов и дворовых алканов в то время. Если у Пушкина была Болдинская осень, то у нас «Золотая», а ещё «Осенний сад» и, собственно, просто «Яблочное».
Эти зелёные бутыли с натуральными ароматами и привкусом Родины. Эти дешёвые и многообъёмные, как СССР, напитки сохраняли в нас спокойствие перед ядерными угрозами и пропагандой насилия над третьими странами.
Мы учились, учились и учились. Всё как завещано. И пили, пили и пили, как декабристы. Не знаю как сейчас, но раньше, в «золотую» эпоху, всех студентов единым строем отправляли на «яблоки». По крайней мере, нас, медиков, отправляли. Правда, кого-то по злым наветам «кидали» и на картошку в какие-то ебеня. Но это, возможно, трёп контрреволюционных выродков, с них станется.
Это был благодатный яблочный рай в Курской губернии. Длинный одноэтажный барак, погреб, рукомойники в кустах жимолости и серый флаг с надписью «КГМИ» — это первое, что бросалось в глаза нам, первокурсникам, попавшим в природную среду с напутствия ректора. Скрипучие тюремные нары и матрасы с подтёками, закопчённые окна и мухи – это было после. То есть, это было всегда, но возникало не сразу, а по мере заселения.
Но мы обустраивались, как солженицины, и попадали под лёгкую «дедовщинку» четверокурсников. Ну, типа, пиздили здесь не сильно, а чисто для порядка. По еблу и в «душу», а больше никаких извращений. Ну, может быть, ещё пошлют за винцом и на гитарке попросят сбацать про «толстого фраера». Ну, это вообще хуйня.
Короче, утром, с сухим и гадким ртом, мы плелись к рукомойникам, потом жрали рисовую кашу с хлебом, пили чайный напиток и расходились по садам. А в садах пахло осенью, и бабочки-адмиралы сонными огоньками полыхали на грязной падалице.
Посредь каждой «линии» стояли контейнеры на тележках. В эти зловещие ёмкости мы грузили собранные плоды Евы и местные трактористы волокли эту «музыку» в хранилища. Там работали четверокурсники, собирая ящики и общаясь с населением яблочного края. Самым эпичным событием во всей этой работе был обед и собственно конец работы. Короче, на благо страны мы закалялись как сталь и приносили пользу.
Ах да, бля, забыл! Мы соревновались звеньями. Это великое достижение того строя. Ни один, сука, капиталист с моноклем или без не позволит себе такое, потому как у них конкуренция. Это жестокий и глупый пережиток прошлого. Свободная конкуренция убивает человека, как в прямом, так и в переносном смысле. Чтобы наебать ближнего, буржуазия не остановится ни перед каким преступлением, это ещё старина Маркс доказал.
А в соцсоревновании всё не так. Всё потому, что в соревновании мы никого не наёбывали, кроме учётчика. Всё ссыпалось в общий котёл и разница состояла только в том, что в конце рабочего дня ты можешь гордо сказать членам другого звена: «А сосите вы хуй, наше звено собрало ебать сколько сегодня!». Ну, примерно так говорили.
За это нам не платили денег, как в дурацкой Америке, а говорили на утренней «линейке» хвалебные речи. Это стоило того. Потому что деньги правили лишь теми, у кого они были, а остальным похуй. Это главный закон политэкономии, на мой взгляд.
Нет, у нас были, конечно, рублики иль там копейки, но и «Яблочное» стоило не дороже. А вот винцо и свежесть воздуха не убивает так человека, как конкуренция, а наоборот. Ну, там наполняет жизненной силой и видением будущего. Преимущественно светлого.
В общем, отправили меня «деды» за бутылками, а сами пошли в баню. За это мне причиталась отдельная посудинка с плодово-ягодным нектаром и арбуз.
У нас в погребе были арбузы. Никто не знал, откуда они появились, но эти сволочи были сладки и пузаты, как мечты космонавтов.
В магазине я загрузился официально заказанным пойлом и бухлом неофициальным. Это был итальянский (ебануться ж надо!) ром «Казино», который в деревне и за так никто бы пить не стал, но возможно, я ошибаюсь.
Мы с пацанами из звена тайно решили попечь картошки в лесу и запить её чем-то из мира чистогана. Я посчитал, что кубинский, блевотный ром «Гавана клуб» нихуя не для интеллигенции, а всего лишь для грубых матросов. Потому я трепетно прижимал к груди произведение итальянских мастеров, а на горбу волочил мешок с русским реализмом. Великий художник Иван Шишкин наверняка бы одобрил меня в этот момент.
Так и брёл я в сумерках, меж шелестящих яблонь, цепляясь за кусты тёрна. Земля была мягка, небо чисто, а вдали у бани кого-то весело пиздили. Все звуки были в гармонии и крики «на, сука!», «ебашь его нахуй», «у-у, бля!», «убью!» вписывались во Вселенную как все законы Ньютона.
Хорошо, что я в баню не попал. Впрочем, если конфликт возник, то местные могут нагрянуть и в наш барак. Это как пить дать. Надо будет съебаться на дегустацию сразу после ужина. Праздники отменять – это удел либеральной сволочи. А мы, которые в едином строю, праздники не отменяем.
Так и произошло. Я, Паша Довгань, Серый и Аркаша съебнули как подпольщики и наш уход не был замечен даже дворняжкой Бертой. Правда, за нами увязались две хохотушки с большими сиськами — Аня и Лариса. Конечно, сиськи бы не помешали, но вот делиться ромом было неохота. Впрочем, я захватил для дам два «Яблочных» декокта.
И опять таинственность среднерусской ночи, треск цикад и вечные тургеневские тени. Мы пересекли посадки и углубились в лес. Именно в лесу мы разожгли крестьянский костерок и покидали в золу картошку, спизженную на кухне.
Кто хоть однажды сидел вот так, кружком возле весёлого огня, ковыряя палочкой в золе, тот вряд ли забудет то волшебное чувство сказки, когда можно верить в леших и кикимор, клятву Гиппократа и чёртов папоротник. А если при этом ещё прихлёбывать ром «Казино» и пощипывать большие сиськи Ани и Ларисы, то призрак коммунизма не метафора, а самый, что ни на есть, факт.
Мы говорили обо всём и ни о чём. Наши голоса метались меж невидимых стволов орешника, словно играли в догонялки. И мир замер в метафизической прострации только для нас и наших мыслей. Сердца бились в студенческих телах, как ночные бабочки и хотели лететь на огонь.
И вдруг всё смолкло. Эту тишину можно назвать абсолютной. Она наступила после того, как закончилась последняя бутылка «Яблочной». Мы курили «Родопи» и растворялись в этой тишине. Если смерть хоть отчасти похожа на эту умиротворённость, то я готов умереть тотчас же, как заплачу последний кредит за моющий пылесос.
Когда он появился, мы были на верхней ступени познания мира. Чтобы осознать его появление, нам надо было спросить у богов разрешения. Но боги вдруг куда-то неожиданно исчезли. Зато он замычал. Замычал так, что накануне познанный мир рванулся с места и упиздил куда-то в сторону Гончих псов. А мы остались на месте в ледяном вакууме страха и неодушевлённости.
Блядь, мне говорили, что лоси это такие коровы, которые бродят в лесу и обгладывают кору с деревьев. Нихуя не так! Лоси – это вестники смерти, иль как их там. Эти рогатые, длинноногие твари шатаются по лесам и пугают честных граждан, которые исправно платят две копейки комсомольских взносов и охраняют природу.
Да, признаюсь как перед стеной плача, мы испугались. Нет, не так. Мы просто чуть не обосрались, как грачи. Наши крики испугали даже самого лося, который вместе с нами разбежался по лесу, как стая бешеных собак. Только ещё один раз в жизни я испытал такой ужас. Это когда в харьковской общаге на чердаке наткнулся руками на негра, а тот зажёг спичку.
Хуй с ним, с негром. Я про лес рассказывал.
Да, бежал я, спотыкаясь о корни и пеньки, в даль неясную. Моё дыхание практически отсутствовало, я впитывал кислород кожей и волосами. Я не знал, где восток и запад, я не ведал, где мои товарищи и большие сиськи Ани и Ларисы. Меня гнал тот звук, как покорную скотину на убой. Я пересекал овраги, какие-то лесополосы, грунтовые дороги и царапающие кусты.
Но, всему есть Coda, как говаривал Паганини. Я чувствовал, что опять нахожусь в яблоневых аллеях. Запахло бензином и кислой капустой. По разные стороны от меня всплывали в лунном свете люди, не люди, а фантомы какие-то. Мне казалось, что я попал в царство мёртвых. Покойники, сжимая «штакетины» окружали меня для умерщвления или пыток. И они молчали. Это было самым страшным.
Я побежал быстрее и вдруг увидел очертания нашего барака. И ещё, перед моим носом внезапно возникли три фигуры, видимо ведущие какой-то спор или там дебаты.
Одну фигуру я узнал. Это был Комар с четвёртого курса. Он ведал «разборками» с местным населением и слушал песни подлеца-перебежчика Вилли Токарева.
Я, как тот спартанец, теряя силы, подбежал к нему и крикнул так, что задрожали небеса.
— Там лось! – был такой мой крик.
— Началось! – эхом отозвалось у барака.
И в это время Комар уебал неизвестную мне фигуру по еблету. Со всех сторон к нам ринулись бойцы для решающего сражения. Мелькали фонарики и перекошенные лица. Драка переместилась в сторону единственного киловаттного прожектора. Прутья от кроватей мелькали как сабли. Но зато я пришел в чувство и всё стало понятно, как на Гражданской войне. Страх мой сгинул, как тать.
Я схватился с каким-то рыжим в белой безрукавке. И тут же получил колхозный удар по уху. Теперь я знаю, как звучит Царь-колокол. Я бессознательно нырнул под руку противника и, обхватив его за пояс, повалил на землю. Видимо, упал он неудачно, головой об решётку для чистки сапог.
После лося мне было всё похуй. Я ебашил пацана наотмашь, как купец Калашников. Но потом кто-то дал мне по горбу сапогом. В массовой драке нет особой логики, а я вообще потерял её остатки и отбивался от кого-то, как во сне.
Вдруг ночную мглу прорезал свет фар УАЗика. Из него выпрыгнул какой-то гражданин в фуфайке и пальнул в небо из оружия.
— Васька, тварь, опять КАМАЗ угнал? Вернуть в гараж сейчас же, а завтра в правление на центральную усадьбу! – заорал архангел с дробовиком.
Затем он снова залез в машину и с прогазовкой умчался в небытиё.
Это сейчас такие сцены снимают с помощью компьютерной графики, а раньше всё делали каскадеры. Короче, наши противники исчезали с поля битвы, как Властелины колец. Это было так стремительно и загадочно, что мы, оставшись в гордом одиночестве, были похожи на старцев–схимников из романов Фёдора Михалыча. Из барака выползли девчонки с полотенцами.
Когда мы умывались в кустах жимолости, Комар подошёл ко мне и восхищённо так сказал:
– А ты «молоток», не растерялся, уважаю.
После этого он пожал мне руку, как на комсомольском собрании и протянул полбутылки «Яблочного». Я глотнул, как герой, понимая, что совершил нечто важное для общества, но вот что именно, так и осталось для меня загадкой.
Потом мы жрали арбуз и делились пережитым. Сиськи Ани и Ларисы были рядом. Завтра предстоял новый трудовой день.
Но у меня в ушах, словно некая адская валторна, воспроизводилась тяжёлая, монотонная мелодия, подобная мычанию. Это мычание я помню до сих пор и боюсь, как бы оно вновь не повторилось. Коровы так не мычат, это уж точно. Только лоси.

(2010 г.)