Я проснулся на лавочке этой весной. На лавочке. Весна была рядом и хлестала меня по щекам мокрыми ладонями или какими-то тряпками. И подумал я, что это хорошо.
Ну согласитесь же, что просыпаться на лавочке зимой в морозе, в снегу и в одиночестве — дрянь по-моему. Летом ещё хуже, как впрочем и осенью. Какой дурак просыпается летом или осенью?
Иное дело весна. Вечер, дождик ленивый тренькает по асфальту водяными шариками и на остановке люди по-всякому автобусы ждут. А может и я жду свой автобус, следующий куда-нибудь в пункт «Б», где стол накрыт к ужину и в сортире ландышами пахнет? Ну, весна же.
Только вот одно неприятное чувство першило у меня в сердце, гаденькое такое подленькое чувство. Ведь присел я на эту лавочку аккурат после того как вышел из кафе «Ромашка».
Да, я знаю, что выпил там вермута три стакана и съел бутерброд с котлетой. Ну, вы наверняка тоже знаете, что ничего другого там в это время быть не может.
Дальше пошёл я вдоль улицы Ушинского в сторону ДК, где намечалась дискотека и всякое там антисоветское поведение. Долго шёл я вдоль этой самой улицы не потому, что ослаб там или совесть потерял. Нет, конечно же. Я шёл и думал о том времени, когда не будет войн и стяжательства, бессмысленного пьянства и продажной любви.
Вот в моей стране этого нет, а в странах частного капитала есть. Надо придумать такой вот луч специального назначения и выжигать в иных мозгах тлетворные мысли, которые не ведут к полётам в космос.
Ещё я думал, что сегодня Лизка даст себя поцеловать, а может быть и ещё чего даст. Про комсомольское собрание думал, где меня «разбирать» будут – как антисоциальное явление. Коллективом бороться будут с личностью и, я считаю, правильно. Впрочем, я знал, чем это закончится. Но не подозревал, что дурак – я.
Мне на эту лавочку садиться не стоило и всего делов-то. А я сел и даже глаза прикрыл, как в индийском кино. И не весна то была, а самая та, слякотная, серая осень.
Понятно, что проебал я многое, но обидно, что на дискотеку так и не попал. В милицию да, попадал, по парку бежал, стекло разбивал, яблоко в городском саду надкусывал.
Да я всю жизнь помню, полную подвигов и малодушия! Всю эту пламенную жизнь помню с падениями на ступеньки и пыльные лампочки в чужих подъездах. Женщин помню и поцелуи под ивой у речки. Тёплый живот и святые места помню. Только не жил я вроде, а тихо сидел на чёртовой лавочке с глазами, как в индийском кино. Я, наверное, спал.
И вот этой весной, сейчас вот, я проснулся и увидел, как две пьяненькие мадам тыкали друг другу в груди сумочками и хрипло говорили: «А ты вот, встань на моё место, послушай и пойми, что этого козла я видеть больше не могу…»
Чуть подальше, слева, усталый лысый гражданин пил пиво и шептал что-то тугое в окружающее пространство. Рядом с ним урчало такси, водитель которого играл на смартфоне в умную игру с какими-то кубиками.
Из вечерней пивнушки вышли трое в спортивных штанах, мятых толстовках и с пакетами в руках. Они потоптались у порога и, перейдя улицу, присели на лавочку супротив меня и тех двух гражданок. Мимо нас промчался призрачный байкер, словно внезапно обезумевший толстый шмель. А за киоском из тонированной «Приоры» заорали «Чёрные глаза-а-а». От этого стало ещё темней на улице моей. Те – трое с пакетами, уже глотали пойло и чавкали, словно собаки. Воняло рыбой и выхлопными газами.
Я всё-таки решил встать и продолжить начатую жизнь. Но в этот момент лысый гражданин с пивной бутылкой заорал на всю площадь: «Да пропади оно всё пропадом!»
С лавочек ему посоветовали заткнуться, а таксист отъехал метров на двадцать вниз по улице. Из «Приоры» захохотали кавказские пленники и мир снова вернулся в стойло.
А я подошел к женщинам и спросил:
— Кто из вас Наташа?
Наташ, к сожалению, не оказалось, даже Елизавет не было. Вот почему всегда так? Только подумаешь о любви, а выходит ерунда какая-то.
В это время к остановке подошёл автобус и распахнулся весь. Откуда-то справа подбежали растрепанные подростки и громко загрузились в салон. Автобус уехал в иные миры, а мы тут остались друг другу не интересные.
Вот хоть и проспал я долго, но в карманах у меня были деньги и деньги хорошие, для жизни после ухода автобуса.
— Э-э, пацаны! А сколько нынче стакан «самодельной» стоит? — спросил я у спортивных штанов.
— Пятьдесят рублей, — ответили штаны.
— А вон в том кабаке водка есть?
— Есть, но дорого.
Я пошёл туда, где дорого, где мигают цветные лампочки и пахнет винегретом. Там мне налили водки. И только тогда я понял, чего не хватает миру и весне. Да красок, смеха и необременительного мордобоя! Поцелуев не хватает и милицейских или полицейских голосов.
Я прикупил всякого достойного алкоголя, вкусных закусок и вернулся к лавочкам, полный благодати и всепрощения. Я знал, что больше не присяду на лавочку никогда и ни по какому поводу.
— Люди вот вам всё и выкиньте свое пиво в урны, — сказал я, преподнося дары.
И люди повернулись в нужную сторону и весна приказала дождю заткнуться, чтобы не мешать.
Ну, не мне вам рассказывать, как пьют незнакомые прежде люди. Наверняка, вы пили с посторонними и говорили о бабах. А если рядом были бабы, то вы пили за них в надежде подъебнуться за киоском «Роспечати» – с той весёлой блондинкой, например.
Скоро на лавочках заспорили о правительстве и об ОСАГО.
Люди прибывали из всевозможных щелей и тёмных сторон света. Там были и молодые красивые потаскушки, и грубые небритые работяги. Даже какой-то кавказец из соседней «Приоры». Он пришёл один, но с собой принес какие-то скрученные рулеты с бараниной.
— А вы там включите что-нибудь повеселей, Стаса Михайлова или Сердючку какую, — просил народ южного гостя.
Тот исчез и вскоре на остановке ревело: «Для тебя-а, рассветы и туманы, для тебя-а… моря… и океаны-ы-ы!».
Граждане свободной страны плясали вдоль и поперек себя. Светились мобильники, а на клумбе кто-то громко блевал шпротами. И были краски, и был смех. Не было только мордобоя, но для этого должны быть предпосылки. А до них ещё далеко.
Сразу за красками и смехом следует разврат. Это не я придумал и не мне оспаривать. Под грустную песню Макса Фадеева ночные люди создавали пары и шептали слова. Те, кому пар не хватило и шепот был противопоказан, спорили о предстоящих выборах и какой-то экономической жопе. А о чём ещё можно спорить весной 2018 года?
Я целовал худую, жилистую деву в джинсовом костюме. Её рыжие волосы, подобно страусиным перьям, щекотали мне шею, а трудовая грудь давила на сердце. Мы топтались у тумбы объявлений, словно сами что-то объявляли себе или миру.
Но это не было так волнительно и волшебно, как с Лизкой, которую я так и не встретил тогда у ДК. Это было просто «в мире животных». Уйдя на обратную сторону тумбы, мы торопливо приспустили то, что надо приспустить и так же, по-быстрому, сделали то, что и следовало сделать в этот весенний вечер, когда автобусы ещё ходят по маршруту в эти чёртовы пункты «Б».
Вернулись мы порознь и забыли обо всём в компании пьяных граждан моей Родины.
А граждане уже держали друг друга за майки-куртки-толстовки и размашисто наносили удары в разные стороны света. Кто-то визжал за киоском, а кто-то пел про коня.
Весна ласково вплетала в свои волосы все эти «ленточки» и «фенечки». И дело шло к ночи. Кто-то из соседних домов вызвал внутренние органы и праздник стал гаснуть.
Первой умчалась «Приора» с «Черными глазами», вторым таксист с парочкой клиентов, кого-то загрузили в «буханку», а остальные разбрелись по сторонам света, словно парламентарии после выборов или пилигримы какие. А на пустынной остановке по асфальту катались пластиковая посуда и на лавочках стояли бутылки, выпитые напрочь и без обид.
Шелестели пакеты и где-то в тёмном углу парка, чей-то умный голос говорил кому-то не особо умному: «Вот все говорят красота спасёт мир. Глупости. Зачем его, собственно, спасать? Кто просил? А если даже предположить, что его всё-таки спасать надо, то почему красивым это дано, а некрасивым — фигу? Может она не красива, но борщи варит и коней там на скаку… – ик… – приветлива и скромна. Ей что, мир доверить нельзя? Много всяких гадостей в мире есть и ещё спасай его… Ик…»
А я стоял у окна со стаканом чая и смотрел, как ночь посыпала Землю пеплом. Рядом лежал телефон, по которому я вызывал полицию.
Заебали эти «синие» мероприятия под окном, на остановке. Чуть ли не раз в неделю «гудит» народ, словно готовится к смертной казни или там потопу какому. Тьфу, блядь!
То ли дело раньше. Зайдёшь в «Ромашку», «завалишь» пару-тройку вермута, закусишь котлеткой и на танцы под «Бони-М». Ну, там, конечно, и подраться случалось и по кустам побегать, но свободно как-то бегалось. Главное, на лавочку не присаживаться после вермута — сморить может.
Я допил чай и пошёл в спальню, а то Лизка если проснётся, опять шипеть будет.

(2017 г.)