Я шёл по утоптанной снежной тропинке вдоль забора и понимал, что в мире случилось нечто необъяснимое, но важное. Играла музыка, и я был полон неги и водочного отвердителя. Да, я был тверд в решениях и нежен в поступках.
А за забором играла музыка. София Ротару пела про то, как она кого-то любила, а тот, кого она любила, её тупо не нашёл. Несправедливо это относительно Софии Ротару, но бывает, случается. Поэтому у замечательной певицы и было столько страсти в голосе, что я не выдержал и перелез через забор.
Там, за чёртовым забором, я угодил прямо в глубокий скрипучий сугроб. В сугробе я не остался — это смирение перед природой, а мы люди гордые и отважные.
Когда я сбросил с лица снежную пелену, то передо мной «взорвался» огромный каток. В лучах прожекторов переливался лёд, похожий на северное сияние. А вокруг, да, вокруг меня, как тени из прошлого, проносились счастливые люди, обутые в коньки. И румянились эти люди, словно птицы снегири. Сверкали лезвия, как звёзды, и пар из счастливых ртов клубился фантастическими узорами. А я стоял, умерший от стыда и неопределённости, подобно судебному приставу.
Блядь! Как это получилось, что я ушёл с хаты пораньше, устав от разговоров о промёрзшем цементе и сиськах Анны Семенович? Чья-то заботливая рука мягко подталкивала меня по миру и включила ту песню в исполнении Софии Ротару.
Впрочем, стоял я на льду недолго. На льду вообще долго не простоишь, даже если поставить это перед собой, как принцип самоутверждения.
Я, падая и бормоча суровые тексты, направился к трибунам, где в уютном сарайчике давали напрокат коньки всего за 60 рублей на час. Там толпились люди возрастов разных и полов обоих. Они переобувались, смеялись и матерились, как ангелы. И всё это за 60 рублей!
И вот я один из них. Достав припасённый «чекунделёк», я глотнул водки и вышел в люди.
О боги, как давно я не стоял на коньках! Много лет не стоял и не катался. Но это не причина вернуться назад и потребовать обратно 60 рублей. Лед зовёт. Катайся, Беспяткин! Познай тайну скольжения и силу инерции!
И я поехал. Слабо так, неуклюже, но поехал. Вжик, вжик, вжик…
Как Спаситель, я парил над предрассудками и рыночной экономикой. И вскоре я поймал забытый инстинкт равновесия и с криком «Ахуенн-а-а!» совершил круг почёта самому себе. Я забыл обо всём, включая сгоревшую бетономешалку и песни группы «Любэ». Лавируя в потоке подобных мне счастливцев, я дышал морозом и улыбался женщинам.
Да, здесь были женщины, и какие женщины! Таких не встретишь в «кислотных» клубах и на пенных вечеринках. Таких не встретишь даже в среде богемной аристократии, где говорят о Довлатове и древнеиндийской философии! Эти женщины были похожи на птиц из мультфильма о Маугли. Как в джунглях, они перелетали с ветки на ветку и были цветными картинками из журнала «Мурзилка». Снежные королевы, не синюшные, как Ольга Дмитриевна из шестой квартиры, а колоризованные, я бы сказал, как в фотошопе.
И они тоже мне улыбались. Люди ходите на каток, а не в дурацкие клубы, которые горят, как порох, и несут только убожество мысли и спутанность сознания. Выше катка может быть только ленинский призыв «Учиться, учиться и учиться!».
Учился и я, обгоняя собственные ноги собственной мечтой. Это приводило к падению или столкновению с объектами. Падение – хуйня, объекты матерились.
Я удовлетворял свои рефлексы и память. Колючие снежинки пугливо танцевали вальсы, а в свете прожектора пела какая-то мразь из громкоговорителя. Но я катался, как может кататься человек, уважающий конституцию и водку с красным перцем. Я сам был, как красный перец – один на весь каток, такой огненный и готовый к подвигу.
Внезапно я понял, что время моё вышло, да и устал я что-то с непривычки. Поэтому пришлось перемещать тело к сарайчику проката. Вот тут, как говорят программисты, надо создать «точку восстановления», чтобы потом, если что, вернуться к нужному моменту жизни. Я её не создал.
Заглядевшись на одну из «птиц» в голубой курточке, я опоздал с торможением. Коньки поехали по оси «Х», захватив ноги, оставив голову и руки на оси «Y». Перемещаясь по этой оси, моя голова встретила лёд затылком и мысли по инерции вонзились в этот самый лёд, как картечь. Тьма.

***

– Очнулся? – были первые слова, которые я услышал.
Это сказал бородатый сторож катка. Его мутные бельмы смотрели мне прямо в душу.
— Я чего, упал, что ли? – тихо спросил я, пытаясь нащупать «чекунделёк» за пазухой.
— Ты ёбнулся, как дерево. Башкой об лёд, нехорошо, – ответил сторож.
Я огляделся вокруг. На катке по прежнему катались люди и бормотал какой-то рэппер. Я же сидел на снегу возле выхода. Сидел в коньках и у меня ныл затылок.
— На этом месте часто падают, тут дефект и аномалия, – продолжал сторож жевать бороду.
— На выпей, старик, и помоги мне подняться, – протянул я «чекушку» служителю катка.

***

На остановке было холодно. Скорее всего от того, что я вспотел на катке и теперь мороз пробрался до мокрой одежды и охлаждал тело, как фреон. Я топал ногами, махал руками и шептал слова гимна. Ничего не помогало.
Если б у меня были деньги, то я бы поехал на такси, но денег не было. И надежда на появление автобуса умирала вместе со мной и моей страной. И вдруг я услышал это!

— Вы можете открыть две буквы, у вас на барабане 300 очков! – рявкнуло в мозгу.
Там же грохнула какая-то музыка и женский голос произнёс: «Давайте откроем первую и последнюю, Леонид Аркадич…».
Я от неожиданности закрыл глаза и – о, святилище Валгаллы! – передо мной вся студия «Поля чудес» вместе с Якубовичем и прочей хуйнёй в виде полосатого барабана и необузданных игроков с горящими глазами. Длинноногая красавица открывала уже последнюю букву «ь». Первой была «п». Всего букв было семь. «Поебень какая-то», – подумал я и открыл глаза.
Пустынная остановка, обдуваемая ветром и снегом, пьяный лётчик на скамейке и две проститутки у «Форда». Всё та же унылая картина позднего постсоветского вечера и отсутствия денег.
А в голове игроки гадали, что же это за слово с мягким знаком на конце. Я снова прикрыл очи. Опять стало тепло и рыжая кобыла у барабана мяла губами своё лицо, краснея от умственной несерьёзности.
— «Е», — взвизгнула она и стоявшие по сторонам соперники вздрогнули, как в зале суда.
— Есть такая буква в этом слове, – обрадовался Якубович и покраснел.
Буква оказалась третьей по счёту. Раздались аплодисменты, и тройка игроков сморщилась, как изюм.
Я открыл глаза. В голове тот же бардак. «Поле чудес» набирало обороты. Что за нахуй?
— Или я замерзаю, или схожу с ума, блядь. А может и то, и другое одновременно? – подумалось мне.
И тут к остановке вырулил долгожданный автобус. Синхронно с пьяным летчиком мы оказались у животворящих створок. Развёрзлись хляби и мы влезли в салон.
Меня «обилетили», но это не помогло. В голове продолжали терзать барабан и отгадывать слово. Я боялся закрыть глаза. Я реально перепугался и с неимоверным напряжением пытался отогнать «белку». Но ведь она не может просто так появиться, ни с хуя. Должен быть запой, тяжёлое похмелье и всё такое.
И вдруг, я увидел, как водила жмет какие-то кнопки у себя на пульте управления автобусом. Не знаю, как и почему, я мысленно представил пульт дтсьанционного управления от телевизора и нажал красную кнопку. Голоса под черепом исчезли.
Я осторожно прикрыл глаза, при этом больно щипая себя за руку.
Тьма! О, великая тьма, матерь покоя и умиротворённости! И никакого Якубовича с призом в студии. Я сел на холодный дермантин и вздохнул, как после экзамена на половозрелость.

***

Дома меня встретили как обычно и я был рад этой ругани, как весенним ласточкам. Я был реально трезв после катка и мороза. Вот только помят и грязен. За это и получил от жены медаль. А ещё тёща мне сказала, что в Древней Руси плохие вещи и события назывались не иначе, как поебень.
Я спросил о первоисточнике и получил тихий ответ: «На «Поле чудес» такое слово отгадывали и стиральную машину выиграла женщина из Караганды». Теща тайно смотрела эту передачу, но все об этом знали.
Передо мной пронеслась заснеженная остановка, каток, сторож с мутными глазами и пульт дистанционного управления. Мне было о чём подумать и кое-что проверить. И я проверил. Забавно.

***

На носу маячит Новый год и всё, что с ним связано: повышение тарифов на всю хуйню, праздничное безделье и весёлые телепередачи.
Между покупками ёлок, майонеза, шампанского и подарков, мы смотрели «ящик», в котором со всех каналов обещали пиздец чего. Страна верила и готовила оливье.
Если мир садится жопой в финансовую лужу, то обычные граждане моей терпеливой страны – ебалом в оливье. Это традиция, а нарушать традиции у нас не принято. Мы не в Голландии, где всё нетрадиционное, включая браки и помидоры.
Так вот, занимаясь очисткой чеснока и селёдки, мы пялились в телевизор, в котором улыбчивый Познер зомбировал граждан «американской мечтой» и какой-то демократией. Его лоб блестел, как тот лёд, об который я пизданулся на катке в аномальной зоне.
— Так что вы думаете о свободе слова в нашей стране? – тоном продавца косметики «Орифлейм» тиранил он худого, испуганного журналиста.
В этот момент я снова представил пульт дистанционного управления и опять нажал красную кнопочку. Ага, я в студии, передо мной Познер и компания. Всё реально и без наебалова. Ну, раз так…
— А п-а-шёл ты нахуй, дядя Вова, по своему телемосту обратно в штаты, а там можешь утопиться в Гудзонском заливе, если ты мужчина. И Тэффи свои сраные забери для музея CNN, – грубо, патриотично и главное, громко, ответил тощий журналист (теперь его ждёт слава и рейтинг, а может просто пизды получит).
Статисты в студии по привычке взорвались аплодисментами, но тут же притихли. В эфире появились помехи, кто-то крикнул: «Я заебался тут…». Помехи усилились. У меня заныл затылок. Я выключил свой пульт – вдруг кто сканирует чего.
Жена застыла с ножиком в руках, чеснок упал и покатился под кресло.
— Ты это видел? – наконец, спросила она.
— А чего, нормально так ответил пацан. А, главное, честно, – сказал я, внутренне проникаясь силой своего дара.
— И как такое в эфир допускают? – возмутилась тёща.
— Познера? — спросил я.
— И его тоже, – ответила та.

***

До Нового года я больше не экспериментировал. Меня заставляли выносить мусор и бегать на рынок за мандаринами.
К тому же, я готовил новогоднее обращение Президента к народу. Пока было готово только две строки: «Дорогие россияне! В Новый год мы вошли без вазелина…». Дальше как-то не шло, и подсказать было некому. Вот невезуха.
А ещё я тайно ходил на каток. Ведь там лёд, скорость и поёт София Ротару.

(2012 г.)