Внимание!
Эдуард Беспяткин возобновляет концертную деятельность с новой программой "Давно хотелось". На этот раз выступления проходят в акустическом варианте совместно с гитаристом Дмитрием Филатовым. Программа очень насыщенная, разнообразная и подходит как для небольших аудиторий так и для средних по наполняемости залов. Равнодушных зрителей на концертах Эдуарда Беспяткина не замечено.
По вопросам организации выступлений просьба обращаться к концертному директору Константину по телефону
+7-900-988-08-78

Двери


Ещё недавно у нас в городе ходили троллейбусы. Это такой хороший вид общественного транспорта. Даже говорят, самый экологичный. Ну, там у него (троллейбуса) на крыше два штыря длинных, похожих на усы торчали. Они по проволоке елозили и электричество брали для моторчика. Иногда эти «усы» соскакивали и люди в слоне радостно чмокали губами приговаривая: «вот бля… сейчас водила за верёвки дергать будет, а мы посмотрим».
Любили люди моего города кататься на троллейбусах. И старые, и молодые, и по полу разные, и по национальности — все катались. Всем места хватало. Но не всегда. Иногда мне не хватало и… армянам.
Не знаю почему, но с армянами в троллейбусе нам частенько места было мало. А ведь мы жили на одной улице и пили из одной пивной бочки. И в гости ходили, машины чинили, Шер да Азнавура слушали.
А вот как напьёмся водки, так и спорим, словно в Думе, на темы глупые и человеку мало потребные. То про образование, то про ювенальную юстицию, а иной раз даже про эстраду, что по Первому каналу показывают, спорим.
А как только дело до драки доходит, то бьём мы друг другу лица без национальной вражды, а просто с досады на песни Аллегровой или убогость какого-то ЕГЭ. Но это если за стадионом, или в Старом логу, где старые покрышки дымятся. А в троллейбусе мы толкали друг друга исключительно по причине автомоек.
Вот не нравятся мне эти автомойки в частном секторе, где простые люди огороды копают и бельё развешивают. А армянам там самое благо машины мыть из пылесосов. Вонью шампуня и мерзким шипением сопровождались эти омовения. Ну и деньги, конечно, зарабатывались. Бизнес, блядь!
А хуле это за бизнес? Честный человек завсегда сам машину помоет и даже тряпкой протрёт лобовое стекло. А остальным подавай сервис. Пижоны какие.
Да ладно. Я о другом рассказать хотел.
Каждый раз на остановке имени революционера Баумана мы с Варданом, иль там с Ашотом каким вываливались на асфальт из троллейбуса к ступенькам пункта «Скорой помощи».
Там-то нас и брали органы правопорядка за руки и за ноги. Тащили они нас в РОВД, писали бумаги на армян и не писали на меня. Попробовали бы только написать. Хуй им тогда, а не посиделки в частном секторе с гитарой и доступными бабами.
Но вот сегодня меня посадили в камеру на втором этаже. Не в «зверинец», как должно по статусу, а в отдельную каморку скорби для преступного элемента. И понятно стало мне вдруг, что пока бухал я диалектически и классово, мир изменился неприятным для материализма образом. Нет, буржуазные хмыри торговали и наёбывали граждан, как и раньше, но вот владельцы средств производства поменялись. И даже национальные уши у этих господ мне были знакомы.
Поэтому я сидел на скрипучей шконке, злой и опухший, словно эсер в феврале 1917 года. Сквозь решётку светил тусклый фонарь и качались мертвые ветви осенних тополей. А я стыдливо подумывал о побеге. После троллейбуса мне стало тоскливо в этой зарешёченной обители духа и плоти.
В ментовке сидят разные люди. Одни по «взрослому» за убиения скупых старух иль за оскорбление чиновников, другие тупо за кражи и кидалово, а третьи, низко пав, попадают за идею. Я не знал своей роли в этом спектакле, но и ждать, когда тебя назовут виновным в подготовке митинга против коррупции, у меня не было желания.
Итак, что мы имеем? Камеру, пустой коридор на втором этаже и сборище силовых структур на первом.
А ещё мне было знакомо это здание аж с голоногого детства. Бывший детский сад «Незабудка». Тут я провёл не один год заключения и был бит шваброй за ворованные пирожки с капустой. Била меня повариха тетя Валя – огромная розовая повариха. Каждый закоулок этого ветхого дома был мне знаком, как белая горячка. Вот только решётки на окнах и дверь, обитая жестью, мешали воспоминаниям.
Впрочем, что такое, по сути, дверь? Ведь её можно открыть, в неё можно постучать и вам откроют. Всё дело в том, как постучать и кто откроет. А это всегда можно проверить опытным путём. Но мне не дали. Да, мне не дали этого сделать.
Я всегда подозревал, что в некоторых романах про всякие там «уровни» и параллельные реальности есть какой-то намёк, что ли.
Конечно, врут многие, но ведь и Мюнхаузен врал, а оказалось вон оно как. Нет, я согласен, что в человеке заложено немало всякой неизведанной дряни. Вот, например, во мне. Я практически всегда приходил на пьянки, зная, какая будет следующая реальность и что за её пределами у меня не украдут шапку иль там магический артефакт. Потому что в подсознании моего второго «я» всегда находился какой-то волосатый гражданин и следил за тем, чтобы всё было пристойно, ну хотя бы до поллитра.
Впрочем, я не об этом. Я собственно о том, почему мне не дали постучать в дверь. Короче, он появился справа, а она слева.
– Адам, – сказал он.
– Ева, – сказала она.
– Ну, меня вы знаете, – ответил я и протянул Еве зелёное яблоко.
Она взяла его и бросила в угол. А оба голые и неприятные по виду и запаху.
– Съебаться хочешь? – спросил Адам.
– Хочу, – ответил я.
– И чего стоим? – спросила Ева.
– Думаю, – огрызнулся я.
Меня всегда раздражало, когда галлюцинации начинают выёбываться и утверждать, что всё в мире хуйня, пустяки и почему собственно я этого не понимаю.
– Всё давно придумано, с начала времён, – сказал Адам.
– Вы о хождении сквозь стены, так это действительно хуйня. Я прямо сейчас и пойду на улицу, – продолжал злиться я.
– Ну, так и иди, – воскликнула Ева.
Я, накалившись до предела, шагнул в стену и дальше шагнул.
О-ох, как я уебался об неё! В голове зазвенела весенняя капель и мандолина. На лбу вскочила героическая шишка.
– Что, блядь, убедились, весело вам? – заорал я, оборачиваясь к старым греховодникам.
В камере никого не было. Меня опять наебали. Нагло и предсказуемо. И тут я услышал, как за дверью кто-то кому-то втолковывал.
– Видишь, он уже башкой о стены бьётся. Потом, гляди, удавится на батарее, – шептал низкий голос.
– Не удавится, это его «белка» стеганула, «отойдёт». Не в первый раз, – возражал голос высокий.
– Старшой предупредил, чтоб никаких потрясений или увечий, иначе сам знаешь…
– Ну, давай свяжем его, козла, и делов-то.
Мне не понравились эти разговоры, а ещё больше мне не понравились действия тех кто, оказывается, охранял меня как мумию в музее. Два лица в сержантских погонах, отворив дверь, вошли ко мне в гости с ремнями в твёрдых руках.
Войти-то они вошли, но меня не увидели. Я и сам-то себя не увидел поначалу, но потом пригляделся. Ну, вот же я сквозь дверь прошёл наружу, ещё раньше, чем стража вовнутрь. Значит, есть во мне эта сила предпохмельная, дающая магические бонусы в виде странных диффузий сквозь твёрдые предметы!
И дверку я закрыл обратно. И засов задвинул, чтоб тем с ремнями не повадно было людей связывать за просто так. Не спрашивайте, как и почему это происходит в редкие дни, когда фонари светят и кривые ветви качаются на осеннем ветру, словно самоубийцы.
Просто пошёл я вдоль коридора на выход к лестнице со скрипучими ступенями. А на лестнице кровищей всё залито и дым сигаретный витает.
Нет, вернусь-ка я обратно в камеру. Пускай те, с противными голосами, сами разбираются тут. И я вернулся. Да только зря. В камере моей лежали размеров разных куски мяса, располосованные вдоль и поперёк колючей проволокой. Я наступил на чей-то упругий глаз. Глаз лопнул, а я подскользнулся и упал на липкий пол.
Вот как тут быть? С чего начать надо?
Я вспомнил, что мир изменился как-то. До этого был мой мир, мир насилия и чистогана, работорговли и канала РБК. В нём пели про какие-то лабутены и по телевизору нервные люди спорили о запретной ебле малолеток. Мой мир был понятен – как классово, так и на отъебись.
А тут всё не так. Тихо. И смертность все показатели бьёт. Как я оказался тут?..
Так. Троллейбус. Мы с Ашотом (или Варданом) пугаем друг друга пиздюлями и проклятиями сатаны. Улица Баумана, полиция, РОВД. На меня пишут бумагу.
Стоп! На меня пишут бумагу. Что пишут в той бумаге, кто пишет и зачем? Тут что-то есть нелогичное.
Надо уходить отсюда и выпить водки. Может, я выпал из матрицы по чьей-то преступной нерасторопности. И это вот настоящий мир, в котором нет троллейбусов и армян.
Я осторожно прикрыл дверцу и по-тихому направился обратно к лестнице с кровавыми подтёками. Спускался я ещё осторожней, чем дверь прикрывал.
В дежурке никого не было, кроме трупов в «зверинце» и окурков на полу. Они ещё дымились. Курение, граждане, вредит не только здоровью, но и историческому материализму. Бросайте нахуй это дело, пока не поздно.
Я подёргал стальную дверь, за которой иные граждане чувствуют себя свободными. Она была заперта. Ах да, её открывают из-под стола дежурного. К счастью к этому столу путь был открыт по неведомой мне причине. На столе лежала синяя, оторванная рука, подобно куску дешёвого сервелата. Кнопочка была рядом и я нажал её.
Входная дверь щёлкнула и я понял, что делать тут мне больше нечего. Я мещански вздохнул и надавил на тяжёлые врата внутренних дел…

* * *

Яркое солнце ударило мне в челюсть, как только я оказался во внешней среде. Было это весьма неожиданно и обидно даже.
А прямо передо мной двигались отечественные автомобили, бегали собаки и орали дети в советских колясках. Птицы-грачи прыгали по веткам с изобильной листвой. На улице Ушинского жёлтый каток давил асфальт, а вокруг него легкомысленно топтались дорожные рабочие в серых робах.
Всё вокруг жило и перемещалось по своим, нужным векторам. И замечу, никаких обезображенных тел и сигаретных окурков. Со мной был обычный летний день, каких полно у природы и мало у человека.
Но, я то был одет не по сезону и тошнило меня с похмелья по-осеннему. Не мог же я вот так глупо перескочить во времени, словно слепой пешеход. Определенно не мог.
Я повернулся в попытке открыть металлическую дверь, из которой только что вышел, но напрасно. Двери не было. И РОВД не было. А что было, спросите вы?
А был детский сад «Незабудка». Это я прочитал на стеклянной табличке. И вам придёться мне поверить.
Внезапно я вспомнил, что писали про меня в том протоколе и кто писал. Да вы и сами, поди, догадались. И то, что не нужен я оказался миру, в котором ходят троллейбусы и поет певица Аллегрова — это факт.
Выписали меня из него, из мира этого, как из больницы с платными услугами и страховыми полисами. Отдали обратно Родине с теплыми руками и с автоматами газированной воды по три копейки.
Но, в таком-то возрасте что мне тут делать? Как я взгляну в глаза гражданам этой страны? Я же знаю какая хуйня произойдёт с ними и всякое такое. Вернуться бы назад.
И знаете что я сделал? Не угадаете. Я пошел и украл стакан из автомата. С этим стаканом пришёл в кафе «Ромашка» и заказал вермута.
Чем я платил? А была у меня в паспорте закладочка в десять рублей с Лениным в кружочке…
Похмелился я правильно и закусил бутербродом с селёдкой и маслом. Потом я взял «Кавказ» на вынос и неторопливо спустился в лог, где не валялись покрышки и разный противный мусор. Тёк в том логу ручей прозрачный и летали стрекозы.
Сел я у ручья и липкий портвейн в стакан налил. Долго смотрел на воду, долго смотрел на вино. Всё думал о чём-то, но так ничего и не надумал…

(2018 г.)