Капли бывают разные. Есть такие, что ну бы их на хуй. Вы, конечно, понимаете, о чём я.
Кожвендиспансеры – это места скорби и приспущенных флагов. Не будем о них, то есть о каплях, которые мешают жить. Отбросим струи из носа, когда зимний ветер дует в ебало ледяным феном. Это предвестник злой простуды или как повезёт.
Есть капли из крана, когда прокладка износится. Тогда вас заёбывают жёны на предмет починить или валить из дома к той, «своей бляди». Эти капли исправимы, но не радуют они душу или, допустим, сознание.
Ещё хуёво, если в ботинок попадёт капля расплавленного чугуна. То есть, хуёво, конечно, вам, но уж никак не бригаде, которая весело встречает подобные представления с обувным стриптизом, а вам потом пишут бюллетень на неделю.
Но есть капли хорошие, добрые, счастливые и волнующие плоть, по крайней мере. Это брызги шампанского в сторону тёщи и всплеск морской волны. А ещё первые капли дождя, когда вы в беседке с очаровательной сучкой пьёте «палёный» вермут. Ведь сознайтесь, есть в этих кусочках воды неистребимая энергия космоса.
Но величайшим творением первого закона Ньютона всё же является весенняя капель. И не спорьте со мной, граждане философы, с премиями и без. Грязный, как душа «народных избранников», снег ещё притаился в тёмных сторонах света. Деревья только хвастаются почками, а собаки приступили к главному. Коты заглядывают друг другу в глаза с жуткими намерениями. Прохожие щурятся от новорождённого солнца, а с крыш капает, словно плачет, то, о чём хочется слагать стихи и гимны.
Весенняя капель. Как приятно под её музыку занимать очередь в «вино-водочный»! Или обсуждать, что сегодня привезут: «Столичную», «Стрелецкую», вонючий «Агдам» или «Русскую». Все знают, что портвейн и пиво есть на прилавках как абсолютный ноль, то есть незыблемо и постоянно. А вот привоз товара волнует, словно первый поцелуй учительницы-практикантки.
Мы с Тихоном, в законный выходной, прибыли к месту встречи, которое нельзя изменить и которому изменять нельзя. Прибыли мы с деньгами и желанием. И то, и другое совпадало, как в тосте.
В толпе единоверцев – знакомых заливщиков, крановщиков, слесарей и управленческой прослойки – мы были едины, как инь и янь. Никто никого не посылал на хуй или там оскорблял ещё как. Все вежливо ждали благой вести.
И она настала.
Дверь магазина, отвратно скрипнув, разверзла хляби, за коими был рай и продавщица тётя Настя. В эти секунды и происходит смена общественных формаций или открытия всякие. Порыв, хоть и является единым, но инстинкты толпы как-то глупо меняют поведение человека, то есть разумного человека, я хотел сказать.
Сила пролетарского духа и чьего-то перегара готовы разрушить любую Помпею или Геркуланум. Но что за дрянь эти древние развалины супротив зарешёченного отдела «Вино-Водка». Там броня из продавщицы и кассового аппарата.
Мы с Тихоном оказались аутсайдерами.
Наиболее профессиональные граждане в грязных полупальто уже облепили прилавок и тыкали в окошко мятые эквиваленты различного достоинства.
Надо было что-то срочно предпринять. Тот, кто жил в СССР, всегда что-то предпримет или изобретёт, причем безо всякого гонорара и прочей прибавочной стоимости. Блевотные 90-е не сломили нас.
В компании таких же неудачников мы разработали план. Он был прост, как кнопка на стуле. Определив не особо разнообразный ассортимент, мы выбрали самого мелкого товарища с наглым взглядом и сильными руками. Если он этими руками свинчивал контргайки с батарей, то уж схватится за решётку – пара пустяков.
И вот «казачок» полетел. Поверх голов и шапок-петушков. Прямо в центр мира с продавщицей Настей. Никто не возмущался и не звал адвоката. Все знали этот трюк, но пользовались им только избранные или потерявшие веру в человека. Замечу, что как только теряется эта самая вера в человека, появляется вера в Бога. А это невыгодный обмен, уж поверьте.
Ну, да ладно. Наш агент уже сунул деньги продавщице и теперь, пользуясь добросердечием толпы, переправлял «Столичную» и «Вермут» в нашу сторону.
Плечо к плечу, звено к звену и волшебный конвейер из бутылок заработал как ГАЗ-66. Вскоре мы забрали и своего героя.
Решив не отбиваться от стаи, мы двинули в район заброшенного бассейна, в тень корявых тополей, где лежали практически сухие брёвна и твёрдо стоял на железных ногах такой же железный теннисный стол. Только у нас и нигде более делали теннисные столы из металла h5, покрытые железным суриком. Ни одна хвалёная капстрана не могла таким похвастать! При случае на такие столы можно ставить зенитные установки или просто кидать их с самолёта на головы натовских морпехов с памперсами.
Так вот. На столе мы установили бутылочную батарею, расстелили газету «Аргументы и факты» и кое-какую пищу. Никакой «химии», прошу заметить.

Для тех, кто собирался посвятить себя пьянству от «А» до «Я» – пожалуйста, лук, хлеб и слёзы. А уж кому по-любому светили перевалочные пункты вроде «Б», «В», «Г» и прочие плотские остановки, достаточно было хлеба.
Вот только Тихон, как личность творческая и обладатель Гран-при в «сику», был неожиданно изобретателен в плане гурманства и прочих пищевых извращений.
— Водку надо заедать сметаной, – серьёзно провозгласил он.
— Ебанись, чувак, какая сметана? – опешили вместе какие-то зять и тесть.
— Обычная сметана в банке, – пояснил Тихон.
— Иди, – сказал я, чувствуя голод в чакрах.
И он пошёл, нет, скорее побежал, в свою «молодожёнку» за чёртовой сметаной.
— Пронесёт его, как гуся, – утвердительно заметил чей-то тесть.
— Давай лей, – торопил его зять.
Мы выпили водки и занюхали хлебом. А вы чего думали, его жрать что ли надо? Ни хуя подобного. Хлеб жрут впоследствии, как бы legato и до coda.
Время закурить и осмотреться. Впрочем, осматриваться смысла не было. Знакомиться никто не собирался, а курить можно и так, уйдя в себя на глубину двух метров.
Вскоре прибежал Тихон с банкой не совсем свежей сметаны. Он показал, как ею закусывают и тоже закурил.
Помимо неизвестного тестя и его зятя, рядом пульсировали неизвестные астрономам звёзды в болоневых куртках и шапках «Абибас». Короче, незнакомцы. А мне дед всегда говорил: «Не пей с незнакомыми людьми». То есть, он имел в виду, что советские люди, даже не будучи знакомы вам, всегда придут на помощь, но вот пить с ними надо осторожно.

И точно, после третьей бутылки в нашем кругу пошли разногласия насчёт какой-то крановщицы Вальки. Я про эту блядь впервые слышал, но какой-то «крендель» в «Абибасе» пристально вглядывался в меня и шипел как гюрза:
— Ты к ней зря ходишь, я её муж, понял?
— Иди ты на хуй, конь педальный. Я твою Вальку в рыло не ебал, – попытался я вежливо сгладить конфликт.
— А кто, может ты? — повернулся к Тихону чей-то муж.
— Да, признайся, подлец со сметаной, – хором встряли зять и тесть.
— Не, это не я, – облизываясь, как кот, отмахнулся тот.
Это, по-моему, и обидело всю неизвестную нам компанию.
— Бля, точно он, — сказал кто-то.
И тогда мы побежали. Все знают, что в таких случаях надо бежать, прихватив сметану и остатки «Столичной». Иначе, когда вас отпиздят, то этих продуктов вы больше не увидите.
Итак, мы побежали в «молодожёнку», в слабой надежде мирно завершить день на балконе Тихона или в каких-либо других общагах. Но этому не суждено было сбыться.
Тихона поймали на первом этаже у батареи, меня гнали до пятого. Там, у лифта, я успел «насадить» тестю, но пропустил зятя. Короче, пинали меня весело и, можно даже сказать, эпически. Как ни закрывал я лицо, но чужие, рабочие «говнодавы» добрались и туда.
Какие-то евреи вызвали милицию и прибывший наряд распихал всех нас по «бобикам». Мы с Тихоном и чей-то тесть оказались в одном отсеке. Там он и получил положенную порцию отнюдь не сметаны и сдал место жительства зятя.
В это время УАЗик домчал нас к местному вытрезвителю и здесь пути наши разошлись. Тихона со злополучным тестем повезли дальше, в Правобережный, а меня ссадили на районе.
Весенняя капель ещё звенела, но вечерний холод постепенно тормозил снег на крышах и звон был уже не так весел, как днём. И душа моя тоже была грустна, словно разворованная страна. А ещё эти упражнения на предмет прямохождения и поиски носа в пространстве. Я ходил, искал и подписывал протокол, где чёрным по белому было написано: «стоял у подъезда и самовыражался нецензурной бранью…».
Я только сегодня понимаю, как это самовыражаться нецензурной бранью. Благодаря Интернету понял, а тогда какие Интернеты? Да никаких.
— Пиздуй, Беспяткин отсюда, заебал уже, – привычно простился со мной сержант Быков. — Ну и ебло у тебя, чисто икона, гы-гы.
— Прощай, апостол, – сказал я и побрёл в сторону закусочной «Сокол».
Там меня встретили знакомые пролетарии и похмелили по уставу. Все сочувствовали моему лицу и советовали всякую дрянь. Глянув в закопчённое зеркало, я увидел инопланетного пришельца, которому не повезло с мягкой посадкой звездолёта. Потом я вспомнил, что на блядки мы не попали и почему-то мне стало жаль канувшей в вечность сметаны Тихона.
После закусочной я вернулся к бассейну. Тихон был уже там – безо всякого «мобильника», которым так кичится современный обыватель. Он искал пуговицу, которую потерял, когда вырывался из лап вчерашних злодеев.
— Заебал ты своей пуговицей, пойдём денег займём у кого-нибудь на пиво и послушаем «Стальные колёса», — сказал я.
— Да, с таким портретом только стихи писать или пластинки слушать, – согласился Тихон.
И мы пошли в общагу.
А утренняя, весенняя капель только начинала свою счастливую песню. И подумалось мне, что всё, что мы делаем, к чему стремимся там или соответствуем, всё это ради этой песни. Песни, с которой переворачивается новая страница жизни, где мы заново строим воздушные замки и льём чугун в формовочные машины. Вернее, лили.
P.S. Сейчас Тихон со своей группой «Ботаника» выступает в московских клубах, а если кто смотрел неприятное кино «Бумер», то там есть его саунд-трек «Под Луганском родился…»

(2011 г.)