Внимание!
Эдуард Беспяткин возобновляет концертную деятельность с новой программой "Давно хотелось". На этот раз выступления проходят в акустическом варианте совместно с гитаристом Дмитрием Филатовым. Программа очень насыщенная, разнообразная и подходит как для небольших аудиторий так и для средних по наполняемости залов. Равнодушных зрителей на концертах Эдуарда Беспяткина не замечено.
По вопросам организации выступлений просьба обращаться к концертному директору Константину по телефону
+7-900-988-08-78

Городки


— Ладно! — провизжала одна из ведьм, которую дед почёл за старшую над всеми потому, что личина у ней была чуть ли не красивее всех. — Шапку отдадим тебе, только не прежде, пока сыграешь с нами три раза в дурня!

Н.В. Гоголь «Пропавшая грамота»

Когда сумерки только-только начинают опускаться на мою деревню, забавно смешиваясь с дымом из местной коптильни, я чувствую в себе волнения разные и, возможно, патриотизм. Конечно, всю эту дрянь можно чувствовать и без сумерек и без запаха всяких там копчёностей. Но, согласитесь, что гордиться Родиной на голодный желудок вообще-то паскудство.
А если ты знаешь о щедро накрытом столе у дома отца Андрея и руки твои гудят от усталости после отменной работы, то всякие благие чувства и порывы, словно радиация, бьют из тебя, поражая окружающий мир, то есть природу – добром иль чем там ещё можно поражать.
Я смотрел на качающиеся берёзы и ольху сквозь магическое сердечко в деревянной дверце и застёгивал ширинку.
Так долго застегивать что-то из одежды можно лишь тут, в православной Вешаловке, на которую снизошли те самые сумерки, о которых я говорил выше. Так долго можно смотреть на церковь, если ты не веришь в Бога, но чёрта, к примеру, видел на общей кухне и даже гонялся за ним с голубой брошюрой ЛДПР по коридору в общаге ПТУ № 17.
А если церковь ещё и с колоколом, то родные мои, это вообще заряжает круче чем концерт AC/DC в Париже в 1979 году. Все эти «дороги в ад» супротив заповедных тропок любимой моей деревни — говно и халтура. А уж если вспомнить о тракторной колее вдоль тополиных посадок до кукурузного поля и дальше к запруде, то говорить о рок-н-ролле вообще подло.
Так вот. Пока я шёл к крыльцу, на котором расположилась вся наша компания, мимо меня, то есть надо мной, пролетели два антирелигиозных грача и одна сатанинская летучая мышь. Эти зловещие знаки ни о чём мне не напомнили и ничего не подсказали, а зря.
Впрочем, похуй на всякое там потустороннее и супротив человека настроенное говно.
Я видел, как за столом моя бригада трясла гранёными стаканами, а отец Андрей крестил рабочий класс солёным огурцом из прошлогодней бочки.
– Ты, Беспяткин, всегда пропускаешь разные интересные места, — крикнул мне навстречу усатый плотник Лука.
Так сокращённо мы звали нашего трудового наставника Никиту Лукашенко, владельца волшебного топора 1968 года с клеймом на бойке.
– Что же такого интересного я пропустил, граждане, пьющие зверобойку? – возлюбопытствовал я искренним образом.
– А вот Серёга Патока решил окреститься, — хором взвыли мои кровельные коллеги.
– Да ебанитесь! Неправда ваша, нет такой веры, чтобы Патоку в таинствах святых заметить, — растопырился я на резных ступеньках.
– А вот и есть такая вера — рубанул хриплым басом отец Андрей.
– Уж не православная ли? – ехидно прищурился я.
– А если так, то что? – встрял между нами каменщик Саня Причетников.
– Да ничего. Крестите, коль охота. Только плесните из той вон бутылки, а то я атеизм свой в сортире весь растерял.
И мне плеснули в стакан добрые люди благоухающей настойки из запасов епархии.
А Серёга наш сидел в кожаной куртке, подобно масону, улыбаясь наступающему вечеру и правильной религиозной ориентации.
Мы не зря целый месяц рубили верха по технологии предков и перекрывали церковные купола медью. Мы не зря красили храм и чистили труднодоступные места, поросшие тугими ветвями остролистного клена (Ácer platanoídes). Мы не зря отделали купель для приходящих к Богу граждан синим кафелем. Всё это не зря, то есть за деньги.
Впрочем, денег нам дали мало, но мы не были в обиде.
Во-первых, отец Андрей с нами на рыбалку ездил. Во-вторых он нам колокол показал (даже позвонить разрешил). А в-третьих, в деревне теперь не только на дискотеку в клуб можно было пойти, но и, к примеру, отпеть кого в обновлённом храме возможность появилась.
А сегодня мы отмечали шабаш работы. Это веселей, чем Шабат и значительней, чем всякие там дни Единств и прочих Согласий. Ну, вы понимаете.
Прихожане в долгу не остались и стол на крыльце поповского дома был изящно сервирован правильными продуктами ручной работы и никаких там «Пятёрочек» и «Магнитов», никакого говна из этих ёбаных супермаркетов.
Трапезничая вот так, на природном ландшафте, хотелось верить в то, что вся эта заграничная, пластмассовая непотребщина временна, как и неравенства всякие, капитализм и президенты.
Впрочем в этот вечер мы не думали о всякой хуйне. Мы пели песни и играли в городки.
Вы знаете, что такое городки? Вы, сидящие там с кофе у компьютеров, знаете, что это такое? А те, которые бизнес-коучи с микрофонами и проекторами-лазерами, вы играли в городки? Да ни хуя подобного! Всякие там дротики и бадминтоны, рулетки и «шутеры» от первого лица, фитнесы и караоке, пикапы и биржевая возня — это игры для успешных неудачников.
Люди, понимающие смысл жизни, играют в городки. Вот потому и мало таких людей – они основа семенного фонда человечества. Но я опять отвлёкся.
В городки играют битами. Это такие тяжёлые палки до трёх кило весом. Делают их спецы-любители. Из кизила делают и стальных колец. Центруется такая бита весьма грамотно и способна поражать различные цели, начиная от самих городков и кончая классовыми врагами трудового народа. Потому эта игра была популярна в одной большой красивой стране, о которой я сейчас говорить не буду.
Так вот. На металлическом листе рисуется квадрат типа «город» (2 х 2 метра) и в него ставятся фигуры из деревянных столбиков длиной 20 см. Всего этих фигур пятнадцать и выбивать их из города очень не просто, но уж поверьте, жутко интересно и для здоровья полезно. Академик Павлов это на собаках доказал и даже не на собаках, а на самом себе доказал, что очень даже почётно и самоотверженно.
В общем, пили мы, ели мы и в городки играли. А когда надоедало что, о бабах говорили.
– Пойдём сегодня на танцы, — предложил Славка-сиделец.
– Это где тебя отпиздили за клубом? – спросил коллектив.
– Я разве виноват, что не люблю вашу дурацкую рыбалку, — вывернулся Славка.
– Вон Беспяткин тоже не любит удочки, а пизды не получил, — упёрлись работяги.
– Он сразу с бухгалтершей срулил, а я его порцию выпил, чтоб не пропадало…
– А зачем на сцену полез? – теперь уже я спросил.
– Я хотел Круга, а они Майданова какого-то поставили, — оправдался мой напарник.
На этом моменте мы снова наполнили стаканы. Булькнуло бухло и где-то возле полуразрушенной часовни подло хохотнул сыч.
– Ваш разврат плохая затея, – сказал отец Андрей, вращая красными глазами.
– Ну, вот только не надо, а… Патоку крестить надумал — это тоже нарушение прав всяких, — буркнул я.
– Это его решение. Пришло время впустить к себе Бога, — начал наш поп.
– А до этого ты чего ему тут накручивал про грехопадения и козни Сатаны? — встрял в дебаты Славка.
– Наставил на путь и всего делов-то, — огрызнулся батюшка.
– А крест подарил, а иконку…
– Да идите вы к чёрту! Пусть не крестится, пусть живёт в неверии! — громко обиделся отец Андрей.
Тут с табуретки вскочил Серёга и глянул на нас глазами Иеговы. Плохо посмотрел он на рабочий класс, неприятно даже.
– Вы помрёте и бесы вам покажут небо в алмазах, кожу сдерут и огнём пытать будут, а я в садах волшебных нектар пить стану, как вот этот, например! — крикнул он, словно на митинге, и опрокинул в себя настойку.
– Пропаганда, блядь! – грохнул кулаком об стол проснувшийся плотник Лука.
– Видишь, что народ говорит, его не обманешь, — подлил я в огонь керосину.
– И пусть говорит твой народ что хочет. А я окрещусь, как подобает русскому человеку. Вот прямо сейчас возьму и окрещусь, — ударил по нам Патока тяжёлой артиллерией и поглядел на батюшку.
Отец Андрей при таких вот нелепых заявлениях был растерян и недоумён. Он занюхал выпитое хлебом и захрустел солёным груздем. Отвечать на что-либо, видимо, он не собирался. Но мы то, как живые свидетели героического поступка, пропустить такое свинство просто не могли.
– Батюшка, а батюшка! Назвался груздем – полезай в банку, — настаивал на продолжении темы коллектив.
– Темно уж, не по уставу. Да и матушка скоро приедет, — заныл святой отец, проглотив груздь.
– Матушка в Анапе с детьми и приедет через неделю, сам говорил. А устав тут ни при чём. И что это вообще такое? — откликнулся на его отмазки Славка-сиделец.
– Свечи зажжём и в купель опустить поможем, если что. Ты только читай и кадилом маши, или чем там у вас машут — подхватили почин члены бригады.
Долго ещё спорили мы и митинговали, пытаясь взять священника на слабо. И взяли таки.
– Пёс с вами, нехристи. Но чтоб никому, особо матушке не говорить! — согласился отец Андрей.
В этот момент Патоку прошибла праведная слеза и он обнял попа, словно рулон рубероида.

* * *
Мы собрались быстро. Серёгу отряхнули веником, закуску положили в корзинку, а бутылки рассовали по карманам.
Шли мы по святой земле твёрдой поступью и плевали на вздыхающих за кустами крыжовника завистливых духов. Неприятно было только проходить мимо развалин старой часовни. Запах оттуда был неприятный и мерцало что-то.
И вот мы в храме. В окружении образов, лампад и прочей наглядной агитации мы говорили полушёпотом и зажигали свечи.
Батюшка переоделся в свою униформу и наполнил купель святой водой.
– А она точно святая? – спросил Лука.
– Точно, не богохульствуй, — ответил священник, роясь в резном комоде.
Всех нас охватило предчувствие некой тайны и праздника.
Поиски обрядовой рубашки и шуршание твердых грязных ступней Патоки по холодному полу необычно заряжало атмосферу и мне показалось, что святые с икон смотрели на нас с нескрываемой злобой и любопытством, словно их не вовремя разбудили.
Тем не менее, отец Андрей приступил наконец-то к долгожданному таинству крещения.
– Ну! Ты готов там, раб божий?! — крикнул он раздражённо в сторону ширмы, где Патока облачался в крестильную рубаху, похожую на женскую ночнушку, с красными орнаментами по низу и на вороте.
Наш коллега вышел на свет босым и жалким. Он опустил голову и не смотрел ни на нас, ни на батюшку, ни на святых. Нам даже показалось, что он спятил.
Но нет, он не спятил, он был до крайности растерян.
– Отец Андрей, я же не постился, — тихим, пропадающим голосом сказал он.
Наступила плохая, даже я б сказал, глупая, пауза.
Нечистый человек, пьяный по ходу пьесы и на тебе, очиститься захотел. Так не пойдёт.
– Кайся! — кратко рявкнул поп.
О, боже! Чего только мы не услышали в покаянии, сколько смертных и не очень грехов таилось внутри скромного кровельщика Патоки. Порой мне хотелось закрыть уши ладонями и молиться супротив скверны всякой, но я молитв не знал. Вернее знал, но не для такого случая и к тому же на латыни.
– Так вот кто унитаз чешский спиздил из кукольного театра, — трагично заметил Лука.
– Тот пузырь на День города никто не разбивал, однако. Вот подлец, мать его… – страдал Славка.
И только Саня Причетников грозно молчал, услыхав про доски для гаража, из которых он полдня гвозди корчевал, а наш напарник их тайком домой уволок.
Много ещё чего поганого услышали мы, но всё поняли и простили, ибо дело в храме происходило, а там пиздить кого-то, пусть даже и за дело, негоже для жителей среднерусской полосы.
Вывалив из души остатки тёмной стороны, наш Серёга замолчал страшным образом и мне показалось, что святые на стенах вздрогнули, словно от холода. Впрочем, кому тут до них было дело?
Отец Андрей уже дунул в рабочее лицо Патоки жизненной силой и трижды благословив, возложил руку на главу его. Затем уж загудел угрожающим басом, обращаясь к Сатане и прочим там бесам.
– Запрещает тебе, диаволе, Господь, пришедый в мир и вселивыйся в человецех, да разрушит твое мучительство и человеки измет. Иже на древе сопротивныя силы победи… – отжигал он глаголом нечистую силу.
При этих словах мы тоже притихли, словно под гипнозом.
Как Серёга вертелся на Запад и на Восток, как отвечал он на какие-то вопросы, я не помню. Я выходил на двор, чтобы выпить одиноко – перед тем, как опускать нашего коллегу в холодную святую воду.
И мы его туда опустили. Опустили весело и пресекая всякие попытки не входить в эту воду дважды. Остановил нас священник тяжёлой, святой книгой, то есть насилием и наставлением.
Уже потом мы всей компанией выпили кагору и поздравили мокрого Патоку с обретением бога и его защиты. И с именем новым поздравили, вновь наречённым Сергием (ударение на первом слоге).
– А теперь покажи колокол, — вдруг приказал Лука, отцу Андрею.
– Это что вам, выставка собак что ли? – возмутился поп.
– Нет, просто мы штангу забыли приварить, — ответил Лука. – Арматуру вбили, а пятак приварить забыли, непорядок.
– Халтурщики, — рявкнул священник и направился к колокольне.
А мы за ним, словно цыплята, поспешили, потирая руки. Ну, ещё бы – раз есть колокол, то он должен по ком-то звонить. И никто нас не остановит!
Но услыхать «малиновый звон» нам на этот раз не довелось. Не довелось нам даже увидеть святой предмет, отлитый по заказу епархии в далёком городе Тутаеве.
Колокола на колокольне не было.
Это был неприятный момент. Настолько неприятный, что вначале отец Андрей произнёс совсем уж нехорошее слово в святом месте. Мы даже не стали с ним тягаться в этом деле.
– Это вот плохо, я так понимаю, — дыхнул в небо неверующий Лука.
– Он же тяжёлый, аки рельса, — вторил ему полуправославный Саня Причетников.
Отец Андрей, словно кот, прошёлся округ того места, где когда-то была тень религиозного инструмента низкого тона. Он о чём-то напряжённо думал, а мы также напряжённо молчали.
– Беспяткин! – вдруг страшно воззрился на меня поп. — Ты вчера сатанинские заклятия на латыни под гармошку орал?
Вся добрая рать посмотрела на меня, как на последнего депутата-буржуя. Так смотреть на людей я бы запретил законом, кстати.
– Ничего я не орал, а пел и в ноты попадал чётко! – возмутился я. – Диавола нет, как и всего прочего. Есть человек и законы природы.
– Ты ещё побалагурь тут, атеист краснопузый, — зарычал отец Андрей в святых стенах.
– Satano! Oro te appare te rosto! – плюнул я его сторону.
И тут могло бы случится нехорошее аморальное дело, но нас прервали грубым образом.
– Гляньте мужики, что там творится! — паническим голосом прогудел плотник Лука, глядя с колокольни, словно химера.
Мы высунулись в свежепобеленный проём и замерли в праведном возмущении, как наследники царского режима. И тому была серьёзная причина.
Внизу, возле разрушенной и стократ осквернённой часовни, в потусторонних отблесках рыжего огня мелькали нечистые тени и клубился сизый дым, обволакивая некий большой предмет. Этот предмет был знаком нам, а возможно близок исторически и даже патриотически. Да, это были очертания колокола и я в тот момент допустил существование пусть не Святой Троицы, но хотя бы Иуды, к примеру, или Грааля.

* * *
Вообще, чужие предметы брать дело плохое, с некоторыми оговорками конечно. А уж в данном контексте наша компания вновь стала единым человеческим коллективом, способным на подвиги и рукоприкладство.
Мы быстро спустились по винтовым ступенькам и, распахнув священные ворота храма, враждебным строем двинулись навстречу злым силам или, к примеру, загулявшим участникам Питерского «эконом-форума»
Как бы свирепо мы не нагрянули на вечеринку, но нас-таки подло ждали. Нет, всё же не красномордые экономисты ждали нас, а те самые бесы, которым нужна ваша сраная душонка и грешные помыслы ваши.
Ох и весело у них было! И бабы, словно из модельного агентства. И чудовищные твари из глубин ада. И вертлявые попрыгунчики с рожками и хвостами. Всякого недоброго добра было там. Впрочем, и экономисты там тоже были. В блютуз-колонке жидко матерился Шнур, а в перевёрнутом колоколе варилось что-то с запахом вина и гвоздики. Да, грог там был! Это любой школьник бы определил.
Как только мы приблизились к нашим врагам на недозволенное расстояние в пять шагов, нас неприятно остановила неведомая сила, подобная магнитному полю или там магическому куполу какому.
Из толпы гуляющих злодеев к нам навстречу вышли три авторитетные фигуры. Один — кентавр с волосами, как у музыканта Агутина, но с еблом комика из «камеди-клаб». Бульдожье такое ебло, холёное.
Справа от него пританцовывал тонкими ножками длинный полуголый фрик с наколками по всему телу. Он по-лисьи стрелял глазами в разные стороны и что-то злобно жевал.
Третий был в спортивном костюме и с барсеткой на пузе. Просто среднестатистический торговец с вещевого рынка, правда рыжей масти и небритый. Я даже смутно припомнил, в каком ряду стояла его палатка на Петровском.
– Ну и чо? – приветствовал нас кентавр.
– А ничо, блядь, колокол верните, — за всех ответил отец Андрей.
– Что же ты, батюшка, матом-то? – взвизгнул фрик.
– Ты, пидор, заткни фонтан, — за попа ответил Патока.
– Это кто тут у нас кукарекает? – повернулся к нему расписной бес.
– Да хуле вы с ними дрочитесь! Ебашим коня! – прервал дипломатию Славка и кинулся на кентавра.
– Шара-па-ма-тыгма! – гаркнул вертлявый.
В ту же секунду наш сиделец отлетел метров на шесть от первоначального местонахождения и упал позорным образом на пятую точку. Вся компания у костра загоготала жуткими голосами с присвистом и кваканьем.
– Упал человек, бывает, — грустно прогудел «продавец с рынка».
– Вы, это… Хватит силу свою тут казать. Знаем мы ваши чернокнижные фокусы и удивления тому нет, — вступил я в беседу как специалист. – Ваш грог в колоколе погано выйдет, только продукты переведёте. И послушайте лучше Жанну Агузарову, чем этого Шнура.
– Вот это правильный разговор, — повернулся ко мне кентавр. – Агузарова классно поёт, а колокол мы у себя оставим, вам то он на кой?
– Ты понимаешь, этот колокол есть атрибут русской православной веры, он весть несёт людям, плохую ли, хорошую ли – не важно. Но так было испокон веков и короче — традиция… — пытался я придумать что-то ослабляющее внимание врагов наших.
– Вера ваша — язычество. И колокола вам ни к чему. А мы цветмет собираем, чистая прибыль, капитализм выше всех вер и философий, — улыбаясь троллил меня конь с агутинскими волосами.
Отец Андрей достал крест и направил его на мерзкую троицу, словно в дурацком кино Тарантино. Крест тут же расплавился, как воск, и обжёг руки батюшки.
– Да они колдуют, черти ебаные, — крикнул Славка, поднимая камень.
– Не смей ничего кидать, — повернулся я к нему. — Всегда можно договориться диалогами и взаимной вежливостью.
– Беспяткин, ты наш брат. Бросай этих неудачников и давай бухать «Старку», — опять завизжал татуированный демон.
– «Старку» завсегда можно. Но вот ваше поведение плохо выглядит на общем фоне. Бухать надо с чистым сердцем и доброй волей, а быковать – плохая идея, – сказал я, вскинув театрально руки.
– Ну и как мы мириться будем, если всё не по правилам тут? Разве что в картишки на интерес, а? – предложил кентавр.
Вся нечистая рать восторженно завыла, словно на бейсболе.
– Знаем мы ваши карты – наебалово одно, — встрял в разговор Лука. – Читали в школе.
– Так то когда было, да и сказки всё это, — ответил ему расписной.
– А вот давайте без православия и уголовщины. По самым корням пройдёмся. Священной игрой померяемся, без наебалова, – вдруг пришла мне такая дикая мысль из глубин человеческого бытия.
– В городки что ли? – уже серьёзно спросил кентавр.
– А что ещё можно предложить от начала времён? – так же по деловому вопросил я.
– Борьбу и щелбаны, но это для детей, — ответил четвероногий авторитет. – Городки — это тема.
– Ну так что, готовы скрестить биты? – наклонился я к бульдожьему еблу, подобно хоккеисту Овечкину.
Кентавр сделал глубокомысленную паузу – секунд на десять. В это время в костре трещали ветки и булькал в колоколе грог. Всё живое предпочло тишину.
– Классику. И биты свои, — уверенно произнёс кентавр.
– Чужих нам не надо. По броскам или по фигурам? – уточнил я.
– По броскам. Метать по свистку, — ответил за волосатого рыжий «торговец».
Хочу уточнить, для тебя читатель, что в городки можно играть по всякому, если это, конечно, не официальные соревнования. Для дворового варианта удобно играть на броски. То есть, вам даётся определённое количество бросков (то есть бит) и кто больше городков выбьет – тому и слава, и почёт. А проигравший идёт за пивом, как водится. В нашем случае на кону стоял медный колокол и если уж все решились, на городки-то жилить «интерес» – последнее дело, будь ты хоть Папа Римский, хоть сам Вельзевул.
Нечистые отобрали себе в команду свирепых граждан и, походу, знающих толк в городках. Кентавр и его свита добавили себе четвёртого – шестирукого крепыша, обтянутого грубой кожей зелёного цвета и лицом, списанным с жулика Мавроди, но без очков. Биты у них были классные, хорошо отцентрованные и ухоженные. Видимо, в сатанинских ущельях с городками всё было в порядке, не то что в современной России. Проебали мы этот момент со всякими там реформами, приватизациями и коррупцией. Впрочем, городки и коррупция — вещи не совместимые, это факт.
На пустыре перед поповским домом у нас была настоящая городошная площадка с металлическими листами для «города» и старыми покрышками для заградительной зоны.
В течении десяти минут вся публика и игроки переместились на боевое поле и мы кинули жребий, кому начинать игру – то есть выходить на правый «город». Эта честь досталась бесам. После этих манипуляций весь мир вокруг перестал существовать, как часть исторического материализма. Все помыслы и хотелки погрузились в таинство великой игры славянского народа — в городки.

***
В нашей боевой команде царило небывалое волнение и ещё что-то героическое и справедливое, навроде классового самосознания. Отец Андрей в наш класс не вписывался, но был стратегически необходим. Его бросок отличался не только меткостью и силой, но и любовью к Родине. Мы тоже были не новички в игре, но любовь наша как-то подрастерялась за последние двадцать лет. Мы — это Серёга Патока, Лука и ваш покорный слуга Беспяткин.
И вот обе команды выстроились в районе кона (13 метров от «города») и судьи из числа наших (Славка и Саня Причетников) и не наших (крылатый упырь с перевёрнутым носом и синяя блядь с модельной внешностью) объявили соревнования открытыми.
Пришлось жать руки сатанинскому отродью и вежливо улыбаться. Это важные традиции и нарушать их — зло и непотребство.
Было решено делать по шесть бросков, то есть двадцать четыре на команду. Теперь каждый из нас шесть раз должен совершить исторический подвиг, а противник шесть раз подтвердить своё вероломство и гнусность. Нечистые зрители расселись на строительном мусоре, словно на мировых аренах, и мне показалось, что у некоторых в руках были омерзительные стаканы с воздушной кукурузой.
Первая фигура «Пушка». Узкая и неприятная фигура. По ней попасть с первого раза — признак удачи.
Волосатый кентавр по жребию бросал первым. Он спокойно стал на кон, дождался судейского свистка и свирепо размахнувшись, метнул биту точно в «Пушку». Та разлетелась, словно китайская петарда, и зрители потусторонних миров взревели восторженными криками и свистом.
Кентавр вновь стал на кон (6,5 метров от «города»). Улыбаясь в нашу сторону, покачал битой – та сверкнула в свете фонаря, словно нож убийцы. Затем он неторопливо занёс руку и запустил снаряд в новую фигуру – «Вилку». И снова фигура, как в кино, разлетелась вдребезги. Но тут уж «передёрнуть колоду» не получилось. Два городка выкатились к передней линии «пригорода». А это, граждане, штраф, если что!
Забыл я вам сказать вначале, что перед квадратом («городом») существует зона, называемая «пригородом». Вот туда городки залетать не должны и вообще в сторону кона им двигаться запрещено человечеством. Потому в этом самом «пригороде» есть позорные места для установки штрафных городков. А ещё передняя штрафная линия посыпается песком, чтобы фиксировать непопадание биты в игровую зону, дабы её не катали по асфальту всякие хитрые недоумки или новички.
Короче, команда нечистых сил получила эти штрафные. Аж две штуки!
Саня Причетников вскинул руки и рявкнул подобно льву:
– Штрафные на линию!
Синяя блядь пыталась путаться у него под ногами, но была опрокинута, словно японская ваза. Крылатый монстр опустил крылья и тихо шипел, словно кот.
Славка установил штрафные городки.
Опозоренный кентавр смущённо пожал плечами и нервно потопал копытами с поля боя. Публика зловеще притихла.
Вот начало для нас неплохое. «Вилка» ещё не выбита. Бросок за нами.
Психологически нам везло. К тому же первым из нас бросал отец Андрей.
Я посмотрел на него и почувствовал всю национальную гордость великороссов. Его взгляд был чист, как святой источник, а руки, сжимавшие биту, словно корни дуба, замерли в ожидании броска.
Свисток — и бита полетела в «город». С фырчанием и наказом предков полетела. И в какой-то момент мне показалось, что сейчас железная плита лопнет и земля разверзнется. Но Апокалепсис не случился. Чуть коснувшись «Пушки», снаряд умчался в кучу старых покрышек, словно неудачный грабитель сотовых телефонов.
И опять заорали бесы! А ещё в тёмном небе прокаркали невидимые вороны, иль кто-то там другой нехороший прокаркал…
Все увидели, какое слово произнёс губами наш батюшка, но не все его услышали. Впрочем, это уже не важно было. Игрок остался на коне, а вся фигура – в «городе». Это очень плохое начало. Отвратительное даже.
Перекинувшись недобрым взглядам с кентавром, святой отец раскорячился, как Соловей-разбойник, и от плеча послал биту в чёртову «Пушку». На этот раз фигура пропала, словно и не было её. По трибунам прокатился недовольный гул, но с некой ноткой уважения.
Вот как-то так играют в городки. Это вам, блядь, не футбол с розыгрышем от центра и попыткой наебать коллег из другой команды. Всё просто и сразу, как в русских сказках – без этих, как их там, витиеватостей и подлых дриблингов.
На кон ступил татуированный фрик. Исправлять ошибку кентавра пришлось таки ему. Он потряс членами и три раза вздохнул, словно перед прыжком в бездну. И вот замах, бросок и один городок был категорически выбит из штрафзоны. Но второй, чуть качнувшись, остался в «пригороде». Нечистый сладко улыбнулся. Его бита была изящна и облегчена. Он спокойно и замысловато изогнувшись убрал второй городок из штрафной зоны.
Ликовали болельщики, хмурились мы. Это было очень даже обидно. и ещё походка вертлявого как бы напоминала нам, что жизнь — говно и переживать за неё не стоит.
Стоит. Ещё как стоит. Патока вышел на позицию, не скованный цепями, и сплюнул в сторону врага трижды. «Вилку» он выбил словно на мастер-классе. Городки не катались и не крутились на железе неуверенным образом. Они, словно стайка воробьёв, улетели на покрышки.
– Чо, бля, нравится? – гуманно обратился Серёга к фанатам и соперникам подняв руки словно вождь.
Его освистали нечистым свистом.
Тогда он метнул биту второй раз и снёс «Звезду», подобно французской гильотине во французской же революции. Это была сильная партия. Это было феерично!
На трибунах становится тише…
Тает быстрое время чудес.

Эти слова пронеслись у меня в сердце, словно холодный игристый лимонад. Я вспомнил Олимпийского Мишку и 1980 год.
Но в это время уже рыжий «торговец» мастерски выбил «звезду» и похабно улыбаясь, ждал, когда построят пятую фигуру – «Стрелу». Её он тоже уничтожил полностью, продолжая мерзко улыбаться.
Вот такая сука-ситуация нависла над городошной площадкой. Нам нужны две фигуры, без всяких там остатков. И добыть их обязан Лука. Ну, старый конь! Не подведи товарищей! Сделай «дубль»! Вспомни Сталина, он тоже в городки играл и какую страну построил! Вспомни, Лука!!!
И наш усатый наставник вспомнил. Но не Сталина и не страну, а чёрте что вспомнил. Одна бита улетела в фан-зону, прибив по ходу пару нечистых духов. А другая не долетела даже до «пригорода».
Вот такой пиздец ждал меня перед бросками шестирукого монстра, который вот прямо сейчас выходил на кон.
– Налей-ка мне зверобойки, Славка, — прошипел я товарищу.
Пока я пил, зеленокожий «Мавроди» сражался с фаллической фигурой «Колодец». И была она снесена, как пятиэтажки в районе улицы Дыбенко в Москве, по какой-то там программе переселения. Но игрока ждала иная напасть. И имя ей – «Коленвал». Да, эта штука была хитрой, плоской и вытянутой по линии «города», словно та ещё гадюка. И шестирукий оставил в наследство команде два городка в разных частях квадрата. Это вот хорошо.
Плохо то, что мне предстояло всё решать сначала и я был в растерянности. Но по сосудам моим уже текла многоградусная сила и в голове все пазлы складывались в патриотичную картинку классового превосходства перед разбойниками и казнокрадами, перед буржуями и реформаторами всех мастей. На кон я вышел без предрассудков и сомнений. Я помнил главное – победить зло можно только верой в человеческую доброту и исторический материализмом. Все остальные пути ложны и ведут нас в жопу рынка.
И я кинул первую палку, тьфу, блядь, биту, в «Стрелу» с придыханием и социальным посылом. «Стрела» ушла в темноту, вместе с неуверенностью в завтрашние дни. А «Колодец» я разрушил непростительно и контрреволюционно, то есть не до конца, а так себе – фрагментарно. Городки легли неприличной кучкой у правого дальнего угла в количестве трёх штук.
Позор! Какой позор! Сначала Лука, потом я! Пришлось выпить ещё настойки…
Кентавр спокойно выбил оставшиеся от «коленвала» запчасти и с гордо поднятой головой ушёл с площадки. Команду нечисти ждала геройская фигура «Артилерия». Это тоже сложная дрянь, но забавная – в середине командир-артиллерист, а по бокам пушки.
Отец Андрей вышел на кон вперёд бородой и без эмоций на богопросвещённом лице. Его бита летела, подобно Финисту и соколу, ясно и без греха. Потому разрушенный мною «колодец» расплескался по песку, подобно морской волне. Да и от «Коленвала» остался всего лишь один городок. Батюшка чуть задержался на площадке и наглым образом окрестил поля сражения, понимая, что в городках ни магия, ни чудотворство силы не имеет. Перед ними равны все силы – и тёмные, и светлые.
Отчаянный жест нашего священника вызвал злорадный смех со стороны бесов-фанатов.
«Артиллерию» расписной демон добил только в два захода и был страшно зол по такому поводу. Патока показал ему средний палец и что-то изобразил губами. Фрик недовольно фыркнул и выпил большую кружку грога.
Тем временем, наш наречённый Сергий (ударение на первом слоге) с первого броска удалил одинокий городок с поля безо всяких красных карточек. А вот от «Артиллерии» осталась одна пушка. Мы всё ещё тащимся в обозе. Больше Патока пальцы не показывал.
Рыжий бес снёс невыразительную и, на мой взгляд, глупую фигуру «Ракетку» с кона и «Пулемётное гнездо» («Бабушку в окошке») с полукона. Да, он был красив в игре, этот «торговец».
Лука был пьян, сообразно возрасту, и шатаясь, поднял снаряд. Иногда он в таком состоянии выбивал всё что можно, а иногда просто падал вслед за битой. Сегодня был первый вариант. Покончив с «Артиллерией», он ликвидировал «Ракетку».
– Ха! — крикнул он и добавил. — Ха-ха-ха!!!
– Ха-халтура. Ха — ха! — странной речёвкой отозвались трибуны, но уж очень неуверенно.
Шестирукий крепыш не вписался в штрафную линию. Хорошо. Ну-ка, проеби ещё биту, зеленомордый дурак. Не помогли телепатические сеансы из моей головы. Фигуру «Рак» он всё-таки выбил из «города», но бита скакала по железу, словно в эпилепсии, а это признак плохого броска. Впрочем, для нас всё не в пользу. Скачет бита или ложится в люлю, выбивая городки – не важно, главное результат.
Я вышел на битву неуверенно. Что-то во мне рухнуло в одночасье. Где-то внутри возле селезёнки. Надо собраться, надо вспомнить годы первых пятилеток и Гражданскую войну! Тогда на кону не какой-то там колокол стоял, а страна молодая могла погибнуть, не дав людям увидеть мир без прибавочной стоимости и великодержавных батогов. Да Павка Корчагин, да Антон Семёнович Макаренко, не квартирный вопрос и не стихи Бродского испортили нас. Обыкновенная потеря бдительности и бытовая наивность сделали из нас долбоёбов-потребителей. И пенять не на кого. Так что, соберись Беспяткин, и ввали этим адептам рынка по жопе городошной битой!
А фигуры плавно плыли вдоль горизонта и линии города. Плывите, хуле…
И я поднял биту, словно магический посох всех заклятий. Замах мой был дерзок по форме, но застенчив по содержанию. И полёт снаряда имел успех, если не сказать большего. «Рак» даже свистнуть не успел, как все его клешни воспарили над зпланетой Землёй деревянным салютом. И только один предательский городок, завертевшись волчком, лёг на железо – прямо по центру. Даже не целясь, я выбил его вторым броском и выдохнув в три груди, вышел с полукона в досаде на всё, что натворило человечество.
А кентавр с бульдожьей мордой вновь медленно примерялся к броску. Перед ним стояли «Часовые» и охраняли неведомые миры. Это фигура знаковая, военная и упрямая. Выбив верхние городки можно остаться с нижними и наоборот. Какую траекторию выбрать, какой угол подобрать? Инженерия, блядь! Но игрок был учёный и уложил «часовых» красивым манером, наподобие Quasi adagio Ференца Листа из первого фортепианного концерта – с подворотом кисти, в диагональ.
Четвероногий уёбок, ты точно на таблетках сидишь! И теперь ты подобрался к священной фигуре «Серп»…
Все заинтересованные лица замерли в ожидании установки фигуры. И, наконец, кентавр швырнул биту в символ освобождения крестьянства. Мощно пошла она в цель и, пригладив остриё «серпа», выбила лишь два городка.
Получите, …! У нас вновь есть шанс!
И уже отец Андрей тяжёлой поступью взошёл на кон, не забывая о крестах на Голгофе. И поднял он руку свою и воззвал к богу единому молитвой праведной. И был глас с неба ему в мозг: «Ты руку-то по оси держи от плеча до кисти, нерадивый пастырь. А то полетит бита твоя под углом грешным в геенну огненную и сгорит там напрасно!»
Не дрогнул наш батюшка и слова эти принял. Были повержены «Часовые» мощной десницей в один бросок. И громом отозвался удар биты о металлическую твердь!
А дальше ничего хорошего не произошло. «Серп» был неподвластен ни силам ада, ни мощи небесной. Только разбежались все пять городков по углам, словно крысы и замерли в лютой насмешке – безбожно раскатил их отец Андрей по всему «городу»…
Уже не так весело вошел в игру вертлявый чёрт с татухами. Был он суров и не делал лишних движений. Очень осторожно занёс он костлявую руку и метнул биту, словно птицу мира голубя – нежно, красиво и метко. «Серп» был удалён с поля без намеков на восстановление.
И снова бес изогнулся немыслимым образом и, подобно пружине, сделал ещё один красивый бросок – уже в сторону очередной фигуры «Тир». Ещё не долетела бита в пункт назначения, как природную среду разорвал крик Сани Причетникова.
– Заступ, блядь!!! – оглушил он всех причастных.
Хитрый расписной резво выпрямился, словно и не было ничего. А бита в этот момент громила «тир», подобно дикому вандалу.
– Какой нахуй заступ! Протри глаза, чудик! – дико ответил бес на грозные претензии.
В это время Славка подбежал к месту преступления и ткнул пальцем в жирный отпечаток когтистой ступни на влажной земле.
– Это чё, а? Твоя культя чёрт размалёванный, — рявкнул он и схватил нарушителя за руку.
– Хуле ты дёргаешь, тварь? – заверещал потерпевший.
Пока на место конфликта сбегались участники событий, Саня успел словить на мобильный и след, и ногу игрока.
После этого началась битва неравная, но нужная в критический момент. На Славку прыгнули сразу двое фанатов с неопределёнными формами и он таскал их на себе, как черепаха, не выпуская «расписного» из сильных рабочих рук. Отец Андрей упёрся в кентавра и тот двигал его к старым доскам с ржавыми гвоздями, словно танк, по пути нанося удары в голову.
В этот момент я вспомнил всё и забыл многое. Отбросив в сторону какого-то колючего упыря, я догнал кентавра и чётко произнёс: «Шара-па-ма-тыгма!» Четвероногого авторитета отбросило такой мощной силой, что только доски затрещали словно хворост. Тут же мне по уху был нанесен удар свирепой силы. Но если я справился с недавним приступом депрессии, то этот удар только разжёг во мне огонь и пламень.
Лука работал крепким осиновым дрыном, словно в Шао-лине. В него же кидались дёрном модельные шмары. Патока бегал, как в американском футболе и его никак не могли схватить. Он же коварно толкал зазевавшихся духов и ставил подножки. Освобождённый батюшка бился без техники и правил. Наотмашь бил он во враждебные тела – то попадая, то мимо.
Ну, короче, нас практически отпиздили, прежде чем дважды прозвучал уверенный судейский свисток. Всё действо внезапно остановилось в пространстве и замерло во времени.
Свистел крылатый упырь с перевёрнутым носом. Это было весьма неожиданно и, я считаю, вовремя.
– Заступ был, — спокойно сказал упырь. – Игроки способны продолжать соревнования или турнир переносится?
Вот когда наступают все истины и справедливость. Вот что такое городки!
– Конечно, мы готовы товарищ судья, — за всех ответил я.
Я знал что со мной согласятся все стороны конфликта, ибо нехуй. Нельзя, чтобы сиюминутные вспышки гнева и взаимной неприязни мешали спортивным состязаниям на таком высоком уровне. Ну, может быть, и не на совсем высоком, но всё равно нельзя мешать.
Хромые и увечные игроки обеих команд героически вышли на корт. Не важно, сколько у тебя гематом и гуманитарных претензий. Вот закончится поединок, тогда лечись и предъявляй. Это вот самый тот принцип олимпизма, созданный французом Пьером Де Кубертеном. Ну, вы помните. Сбалансированное целое качества тела, воли и разума. Сбалансированное как городошная бита, я думаю.
Впрочем Серёга Патока вышел не особо сбалансированно, но уж воли было хоть отбавляй. Он зыркал по сторонам свирепыми взглядами и олимпийски сопел. Мощный замах, уверенная поза и красивый бросок дал нам, хоть и не павшим духом, но сомневающимся, добрую дозу уверенности. Три городка покинули левую часть «города», как те же французы Москву когда-то.
– Добре, Сергий! – вырвалось из души отца Андрея. — Истинно православен ты, друже мой.
– Не сбивай настрой, батя, — справедливо зашипел я на него.
Священник замолчал, плотно сжав губы.
В это время Патока каким-то чудовищным образом зацепил один городок и тот малодушно скатился за нужные пределы. Но один так и остался лежать на правой половине, словно младенец.
– Сглазил, — буркнул Лука, обращаясь к попу, опустившему голову.
Рыжий мастер уже покачивал биту в направлении неоднозначной фигуры «Тир». Да, тут надо бить в центр, без вариантов, но на отскоке снаряд может перескочить «стрелка». Но этого не случилось. Весь чёртов «Тир» отправился на покрышки вместе с битой…
Да, вот как всё погано, граждане. Броски тают, очки растут. А на квадрат уже установили «самолёт». Самая лёгкая фигура, как по мне. Все городки в одной куче и главное попасть в неё вовремя, пока руки не затряслись. Но они дрогнули. Нет, не затряслись, но дрогнули. Бес-«торговец» пустил биту навесом, чтоб уж наверняка, но случился конфузный перелёт. Как через льды Арктики геройский экипаж Валерия Чкалова посетил земли американских индейцев, так и снаряд рыжего барыги, обогнув «город», встретился с пыльными покрышками. Бес вскинул руки в бессильном гневе и произнёс сокровенное:
– Блядь!
Публика загудела, словно электроподстанция. Мы же посмотрели на Луку, как на патриарха. Он же на нас не смотрел – он ступал на тропу метафизической борьбы за физический артефакт из города Тутаева, отрешаясь от всех и вся.
То, что его покачивало и гордые усы потеряли симметрию, ни о чём не говорило. Старый мастер пилы и топора отрёкся от реального мира и действовал в глубоком подпространстве. На этот раз он метал биту с замысловатым подвывертом и она, вращаясь подобно лопастям геликоптера, опустилась точно в «город», круша всё что там находилось, включая одинокий городок, оставшийся от «серпа».
– Й-е-есть! – пискнул Патока, играя кулаками, и подпрыгивая.
А Никита Лукашенко, словно монах какого-то там ордена, стоял на кону недвижим и тих. И вот «Тир» бесами установлен. На трибунах кто-то нервно жевал кукурузу. Казалось, само небо стало густым и похожим на пластилин.
Лука бросил свою последнюю биту и схватился за сердце. Усы его шевелились сами по себе, а бита снесла «Тир» легко и непринуждённо. Как в кино!
Мы отвели слабеющего плотника к скамейке и дали валидол. Он выполнил свою задачу, теперь ему почёт на многие лета. Отец Андрей остался с ним, а мы с Патокой вернулись к площадке.
Зеленокожий упырь манипулировал своими шестью конечностями, перебрасывая биту, словно определял какая из рук способна на городошные подвиги. Походу он сам запутался в этих руках и, плюнув в траву, выбрал среднюю (между верхней и нижней). Перед ним в двух «городах» стояли «Самолёты» и это щекотало нервы. Но бросок был хорош и почти результативен – всего один городок остался на металле. Шестирукий нервно схватил вторую биту и отправил её исправлять ошибку первой. И она её исправила, но… Да было одно беспощадное «но». Два коротких свистка — «потерянный бросок», штраф. Да, граждане, «потерянный бросок». Это вот, когда ты взял и спешным образом метнул снаряд до разрешающего свистка. Бывает такое в запарке, да. Но – нарушение правил, блядь, нарушение правил. Верните городок на законное место, господа!
– Долбоёб! – синхронно и многоргласно раздалось с трибун и из стана противника.
И мы были с этим согласны. Спешка — плохой помощник в спортивных делах, да и в бытовых тоже. Налили тебе, к примеру, стакан потвейна, а ты взял и влил его в себя, словно стакан пива. Ни уважения тебе, ни жалости в таком случае. Также и в строительстве, и в ебле, да и в любой общественно-политической деятельности спешить — только людей смешить.
Но вот мне отвлекаться на всю эту суету не стоило бы. Мой «Самолёт» ещё на аэродроме, он готов к полёту, но ключи на старт у меня. Да, у меня в руках кизиловая бита и шанс из двух заключительных бросков. Решающих, я бы сказал, бросков. Вы представляете, что я чувствовал у себя за спиной! Какие дыхания и надежды!
И я таки метнул биту. С силой и без примерок. Так спокойней. Фигура разбежалась по сторонам мира, но результат вышел ещё позорней, чем у предыдущего игрока. Проклятый традиционный одинокий городок медленно вкатился в «пригород» и остановился на штрафной линии, посыпанной песком. Это вот беда. Это вот непруха…
Теперь злосчастный городок установили на расстоянии двадцати сантиметров от штрафной линии, на специальной черте. А вот скажите мне, как попасть по нему не задев этого чёртова песка с лимнии, даже с полукона? Это унизительная процедура и сводит всю нашу игру на нет. При равном количестве фигур придётся мутить дополнительные броски, ну типа пенальти в футболе. А это плохая лотерея для неподготовленных.
Но я об этом уже не думал. Я просто видел перед собой цель и решительно не допускал каких либо промахов. Я просто понадеялся на силу и равновесие. Да так на стройке я кидаю инструменты на второй этаж — прямо в руки напарнику. И это уж его дело – ловить или уворачиваться. Зато время экономится.
Все хмельные силы я вложил в этот бросок, все законы физики и преданность социалистической идее. Ну, вот подумайте сами, могло бы всё это просто так проебаться, как в 1991 году? Да ни разу не могло! И не проебалось!
Бита снесла штрафной городок ювелирным способом. Набивным металлическим краем свергла она его с горизонтального трона металлического листа. Как-то так выглядит настоящая революция!. Как-то так меняются общественные формации! Как-то так люди приходят к равенству и братству! Через городки, возможно.
Ну, уж что творилось за пределами моего полукона, я описывать не буду. Восторги и проклятия, оскорбления и осанны, танцы и обмороки. Всяко творилось там, куда я только-только направлялся для принятия наградного стакана. Мы выбили семьдесят городков с двадцати четырёх бит, бесы шестьдесят девять. Пусть до «Письма» мы и не добрались – но это победа! Наша победа! Пора открывать шампанское!

* * *
Пока я пил, отец Андрей объяснял кентавру, что красть нехорошо и богопротивно. Кентавр слушал с кривой усмешкой на лице, но пару раз мотнул «агутинскими» волосами. Злые духи бесцельно бродили по округе во хмелю, а четверо гориллоподобных монстра, выплеснув остатки грога из колокола, тёрли его внутренности пучками травы. Модельные бляди сидели не бревне, опустив лохматые крашенные головы в землю и, похоже, плакали.
Быстро отошедший от сердечного приступа Лука закусывал «зверобойку» луком, а Патока целовал свой новёхонький крестик. Вся эта картина запомнилась мне именно такой, а то, что было дальше не запомнилась вовсе. Ну, не то чтобы совсем не запомнилась, но частично.
Главное – колокол, благодаря победе в городках, вернули.
Некоторых нечистых я потом иногда встречал – то на митингах, то в облсовете, то на рынке вещевом…

* * *
Но вот ещё что я помню из той ночи.
Сидели мы опять на крыльце отца Андрея в предрассветном тумане и допивали хмельные напитки, закусывая их вяленым мясом и зеленью.
– Вот ты, Беспяткин, скажи, почему бог мне ответил, а ты говорил, что Господа нет? – спрашивал меня батюшка.
– Ответил, потому что ты развернулся, словно саксаул наперекосяк и руку, согнул, как баба. И уверен ли ты, что слова Всевышнего то были? – извернулся я в попытках сохранить в нём веру православную. Ведь не буду же я говорить, что…
А ещё мы пели «Подмосковные вечера» и чистили городошные корты. Разрушенную часовню было решено восстановить, но всё упиралось в «бабки», а это от нас не зависело. Отец Андрей клялся, что «нагнёт» епархию, но мы сомневались. Чего по пьяни не скажешь.
А когда пришёл рассвет и запели ранние птахи, мы разбрелись по дому в поисках спальных мест. И сон пришёл ко всем нам, как награда, как диалектический виток материального мира. А всякие там потусторонние дела уплыли за пределы сознания во тьму и забвение. И только городошные биты стояли в углу, подобно древним часовым, охраняя род людской от ошибок и заблуждений, от дурных поступков и «потерянных бросков».

0