Внимание!
Эдуард Беспяткин возобновляет концертную деятельность с новой программой "Давно хотелось". На этот раз выступления проходят в акустическом варианте совместно с гитаристом Дмитрием Филатовым. Программа очень насыщенная, разнообразная и подходит как для небольших аудиторий так и для средних по наполняемости залов. Равнодушных зрителей на концертах Эдуарда Беспяткина не замечено.
По вопросам организации выступлений просьба обращаться к концертному директору Константину по телефону
+7-900-988-08-78

Очередь


Второе место внеконкурса ККК-21 (ЯПлакалЪ)

Плоды и ягоды. С этими словами много чего намечтать можно, много чего вспомнить или забыть, к примеру. Ну, вы определённо таскали эти плодово-ягодные амфоры по просторам великой страны и в стаканы лили. Я вот не представляю, как можно было проебать все завоевания, имея в левом кармане бутылочку «Осеннего сада», а в правом – пачку «Космоса». Ну просто загадка какая-то. Да ладно.
Просто вышли мы на площадь Революции в количестве трёх человек и панорамно оглядели территорию. В куртках с замками мы были готовые на всё, чтобы удивить мир «рокенролем». Да, тогда мы верили, что «драйвовые» песни и длинные волосы спасут граждан от коммунистов и неприятного потребительского дефицита. Мы вообще верили во всякую хуйню, лишь бы стать свободными личностями. И ещё мы знали, что в кафе «Сказка» продавались волшебные бублики с маком, коими закусывать винцо было приятно и патриотично. Туда мы и побрели, придерживая в карманах курток заветные сосуды с эликсиром плодового настроения.
В кафе, как всегда, была очередь из подростков и нетерпеливых мамаш с детишками. Эти гастрономические вампиры всегда там стояли плотным кондитерским слоем. Ну, вы же понимаете, что купить пару-тройку бубликов, отстояв эту поганую очередь, как бы совсем не правильно. Мы ж не пирожные иль там коктейли молочные ждём. Нет конечно же. Мы жаждем новизны, пьяных водоворотов и демократии. А эти в чистых платьицах и с светлыми лицами пиздюки и пиздючки только о сладостях и думают. Нахуй им какой-то там «рокенроль»?
Ну и полез я прямо к девушке в красной шапочке за прилавком.
– Дайте нам три бублика, пожалуйста. Без сдачи, — вежливо попросил я.
Только было хотела она дать мне эти три бублика, но не дала. А всё потому, что какая-то вертлявая пятнадцатилетняя сволочь в голубых джинсиках и вздёрнутым носиком впёрлась тут ко мне некстати и потрепала за рукав.
– Станьте в очередь. Почему лезете? Вы тут один что ли? – мяукнула она мне прямо в орокенроленное лицо.
– Да ладно тебе, — одернул я руку в благородной досаде.
– Не ладно. Граждане, смотрите – вон он лезет без очереди. Что вы молчите?! – нагло обратилась девчонка к массам.
И коллективный гул протеста оттеснил меня в сторону накрахмаленных столиков, унизив при этом как поэта и музыканта. А эта курносая зыркнула на меня ещё раз недостойным взглядом и спокойно встала в свою очередь.
Ладно, бля, запомним. Мы всё запомним. Ваши эти очереди коллективные, равенство ваше и братство запомним. И тебя, неизвестная школьница, запомним, когда подрастёшь и ликёра пригубишь в подъезде на втором этаже или на третьем.
В тот день мы закусывали сырками, как продуктами последней линии гражданской обороны. В тот вечер мы ебошили дерзкие песни в ДК «Строителей» на Левом берегу. Той ночью мы блевали на мосту и ждали, когда рассвет наступит. И он наступил, но не в то утро, а чуть позже, когда Ельцин победил. Гаденький такой, ветреный рассвет получился с воспалённым солнышком у горизонта и похмельем в голове. В этот рассвет мы и пошли неорганизованной толпой, словно зомби, перешагивая через года и память предков.

***
Мы продолжили самоутверждаться и веселиться после концерта в какой-то многоэтажной общаге на 15-ом микрорайоне. Там был телевизор и балкон-лоджия. На столе, покрытом грязной афишей с Женей Белоусовым, стояли напитки нового времени: «Ореховая ветвь», «Малиновый звон», баночки с водкой «Petroff» и остатками спирта «Royal». Снедь была незамысловата и скудна: какие-то орешки, бутерброды, кислая капуста и жареная картошка. Но это ведь не самое главное в стране, победившей тоталитаризм и всякие там красные идеи. Главное, что мы стали уверенными во всех последующих днях, гордыми личностями стали со вселенскими амбициями. Мы понимали, что человек сам всего добьётся и никакие там коммуны и труд нахуй не нужны. Только ум и креативность, только умение видеть прибыль и не видеть всё остальное. И ещё бухать мы научились остервенело и навзрыд. Так бухать сейчас не умеют. Слабаки.
Так вот. Собрались мы в тесной комнате на двух диванах и пить начали. А ещё играть на гитаре то, что до этого не доиграли. Потом орали с балкона какие-то умные слова и курили «Петра 1-го».
С нами были девчонки в турецких свитерах и с пряжками на глянцевых ремнях. После таких концертов они появлялись словно инопланетяне – то ли с неба, то ли из подпространства, хуй знает. Весёлые были гражданки с прическами как у Наташи Гулькиной и джинсами-бананами. Они тоже пили и тоже курили. Всё это было так прелестно, что дух захватывало. Но когда мой дух уже нечем было захватить, я встал, взъерошил волосы и вышел в коридор.
Ну, вы же знаете эти общежитские коридоры с тусклыми лампочками и облезлой краской на стенах, пыльными потолками и скрипучими лифтами. Комнаты, словно камеры в изоляторе, терялись в глубине урбанистической трубы.
Вот там у лифта я и увидел её – сидящую на корточках, словно больную птицу. Её каштановые волосы слегка прикрыли острые колени, торчавшие из модных порезов на голубых джинсах. Плечи её тряслись, но она не плакала. Просто замерзла, как я понял.
– Эй, подруга. Иди там водки выпей, нечего тут охлаждаться, — тронул я её за острое плечо.
Она вскинула голову и посмотрела на меня почти трезвым и пронзительным взглядом. Уж что что, а этот взгляд я запомнил, как и те бублики, которых не получил в «Сказке». И снова ты тут нарисовалась! Да, курносая, ты не изменилась за эти шесть лет. Ты сейчас скажешь – «чего лезешь, ты что один тут?» А я отвечу: «Да ладно тебе…» Но она сказала не так.
– Я не хочу туда, в комнату. Устала от песен ваших. Проводи меня до киоска, я в ночь работаю, — снова, как тогда, мяукнула она в мою сторону. В коридоре запахло пекарней и свежими бубликами. Ну, я это вот почувствовал вдруг.
– Пойдём до киоска, — ответил я, застёгивая куртку.
И мы, спустившись на грузовом лифте, побрели меж мрачных многоэтажек в сторону музыкального училища.
Раскидывая шуршащие листья по сторонам, мы шли без слов и объятий, как это обычно бывает в подобного рода прогулках. Она меня едва ли помнила, а мне ей и сказать было нечего. Впрочем, я таки спросил на предмет подъебнуться в сквере, но получил грустный отказ. Походу, девица и впрямь нагулялась за день, включая концерты и хождение по общагам и мукам. Зато я узнал, что её зовут Женя и она рано вошла в половую жизнь.
А уже в киоске я был вознаграждён пакетом яблочного сока и печеньем. Больше я ничем вознаграждён не был.
– Иди домой, а то скоро за данью придут, — сказала она мне, выталкивая из киоска.
Ну, нет так нет – мало ли в городе всяких курносых в рваных джинсах? Но я ушёл не сразу и не далеко. Да, за тем толстым тополем я долго выливал из себя остатки несбывшихся иллюзий, дышал воздухом свободы и считал оставшиеся деньги.
В то же самое время к киоску подъехала «девяностодевятая» и с разных сторон её хлопнули дверцы. К тому месту, откуда намедни вытолкали меня, подошли трое в тянутых куртках и легких спортивных штанах. Двое сразу обоссали тротуар, а один с квадратной головой громыхал в железо твёрдым кулаком. Дверь Женя открыла, держа в руках заветный свёрток. Ну, вы же знаете, кому и за что давали такие свертки в то волшебное время зарождающегося рынка и всяких там предпринимательств.
Положив дань во внутренний карман куртки, «квадратная голова» уходить не желал и схватил девушку за горло.
– Ты сегодня на очереди, соси давай, — сказал браток, расстегивая ширинку.
Женя мычала что-то, но кому тут было нужно то мычание? Несколько минут мужчина тёр свой пах женским лицом, намотав на руку каштановые волосы. Потом задвигал задницей, добившись своего.
В это время, отоссавшись, подошли двое других. Они молча стали в очередь. Нет, не в ту очередь за молочным коктейлем, а наоборот как бы. Когда первый собиратель податей конвульсивно дёрнулся со стоном удовлетворения, я вышел из-за тополя. Пока я шел в головокружительном гневе навстречу смерти, они уже успели сорвать джинсы с молодой киоскёрши и разорвав хлипкие трусы бросили их на кусты боярышника. Женя была повергнута на порог лицом вниз. Она уже не мычала, а просто часто-часто дышала, словно собака. Белая кожа её ягодиц сияла в страшной ночи как символ капитуляции перед торжеством новых хозяев новой жизни.
Я уже подбегал к насильственному месту с камнем в руке. Я опасно бросил этот камень в кого-то из злодеев, получив заслуженный крик боли. Больше я бросить ничего не успел. Я даже ударить не успел.
Помню только, что волокли меня куда-то, словно плуг и неприятные слова помню: «Сюда в коллектор. До утра сдохнет, гандон…».
Я запомнил, я всё запомнил, но не сдох. Только тела своего не видел и не верил в него. Я даже глаза не в силах был открыть и только в рот лилась и лилась густыми волнами кровь, которую я пил, словно «Осенний сад» когда-то там, на Левом берегу…
Утром я уже хрипло стонал в приоткрытую щель, напоминавшую полумесяц. И в эту щель заглянул кто-то. Потом я сидел на краю канализационного люка в ожидании врачей и сквозь туман, полный нестерпимой боли, смотрел на тот киоск, освещённый осенним солнцем, словно часовня. Там, на кустах боярышника, ничего не висело – ни трусов, ни ягод. А далее меня увезли в Областную травматологию.
Уже потом, совсем потом, я приходил к тому киоску, но не было там того, кто был мне нужен, а только губастые крепкие самки в вязаных свитерах смотрели мне в глаза коровьими взглядами. Они ничего не знали про какую-то там Женю и предлагали купить хороший самогон. Через несколько лет исчезли и сами киоски, а бандитов разогнал один хороший человек, которого до сих пор уважают в нашем городе.
Ну, как бы не все бандиты разбежались. Одни покинули мир насильственно, одни разумно отправились на кичу, а те, кому хватило мозгов, стали деловыми партнёрами или депутатами. Ну, вы же знаете, как зарождаются капиталистические формации, хуле я объясняю.
А я бросил чёртову музыку и начал строить дома. Это вот важно. Строить чего-то. Ты как бы и физически крепнешь, и умственно не отстаёшь. Да и мир по другому видеть начинаешь, когда создаёшь что-то, а не бабло крутишь с помощью всяких там бирж и хитроёбанных схем.
И забыл бы я уж всё ненужное и пустое из тех времен, но не дали мне. Самым грубым образом напомнили мне, что вся эта сраная жизнь не клочки часов и мгновений, а туго сплетённая такая материя, в которой важна любая фраза там или поступок.

***
На базе отдыха «Зелёная долина» собрались серьёзные дядьки. Правда, вели они себя отнюдь не серьёзно, я бы даже сказал, более чем… Да ладно.
Стреляли они по пивным бутылкам, варили плов, танцевали животами, в трусах промеж сосен и берёз бегали. Пели они в караоке шансон всякий и Газманова. Все эти «первые лица» перепутались у меня в голове. То ли мэр пил из горла водку «Люкс», то ли депутаты Горсовета таскали друг друга за майки, пытаясь столкнуть противника в костёр. То ли старый губернатор играл на гитаре и пел козлячим голосом про какой-то клён. А может и не было там этих важных. Может, были там директора строительных компаний и экономических зон, артисты из драматического театра и топовые риэлторы. Но, судя по продуктам на столе и алкогольной составляющей, это были люди внесшие огромный вклад в развитие нашей области. И они имели право расслабиться в лесных чащах, выпустить пар и прыгнуть через огонь. И они прыгали и они выпускали.
А женщины? Да, там были женщины. Всякие такие возрастные тётки и, наоборот, молоденькие бесовки в привлекательных одеждах, а порою и без… Дамы слушали гитарные серенады, пили красное вино и хохотали с пошлыми интонациями. Они были красивы – такие пьяные-пьяные с потными подмышками и красноречивыми декольте. И всем было хорошо. И мне было хорошо, так как я пел лучше, чем какой-то там замглавы администрации. Ведь меня слушали дамы с широкими бокалами в трепещущих пальцах и смотрели на меня волчьими глазами. А я улыбался им и ночному небу, искрам костра и запаху бараньего плова улыбался.
Чуть ближе к полуночи активность публики снизилась до уровня хорового пения и охуитительных чиновничьих историй. Теперь уже никто не пил из горлышка и не трогал костер. Многие просто сидели и смотрели в огонь задумчивыми взорами, вспоминая что-то или мечтая о чём-то. Это вот мой любимый момент. Дальше может быть только романтичный адьюлт иль грязная ебля в лесу или на озере. В домиках развратничают только уставшие от жизни партийцы или больные печенью иностранцы.
Так вот, пока я играл что-то без роду племени, но без ля-минора, все лица проплывали мимо меня словно золотые карпы. И в каждом лице я видел кусочки душ и переживаний. И пока я пытался прочесть эти страницы, кто-то жестоко уколол меня забытым пронзительным взглядом. Прямо в сердце пришёлся этот укол, прямо туда влез, сука.
И я ответил на этот взгляд. Как мог ответил. Потому что силы ушли внезапно, словно пауза в песне «Stop» певицы Сэм Браун. Я видел то, что давно забыть пытался. Этот вздёрнутый носик и каштановые волосы, эти аккуратно рваные джинсы и кошачий взгляд, уверенно говоривший: «Иди домой, а то скоро…»
Так и завис я на ре-мажоре, перебирая плывущие куда-то струны. А она смотрела на меня спокойно и медленно моргала длинными ресницами. Её плечи обнимал какой-то коротышка с мясным лицом и невыразительным взглядом. Часы на руке его были не за одну тысячу рублей. Да за рубли таких и не купишь.
Сколько так мы толкали друг друга взглядами – не помню. Только она вдруг поцеловала этого своего в подбородок и освободившись из вялых объятий, покинула место лирических песнопений и остатков красного вина. Она пошла в сторону озера, а я продолжал играть что-то для потухших взглядов и слабеющего костра. Вскоре гитару у меня отобрал важный чин и запел «Милая моя».
Я налил полстакана коньяку и опрокинул бухло в себя, чтобы в голове прояснилось. И знаете, прояснилось. Я встал на ноги, словно Илья Муромец, перешагнул через уставшего риэлтора и пошёл туда, куда стоило идти, пока у меня башку не снесло.
У густой ивы перед трескучими камышами я сел рядом с ней и кинул в воду шишку.
– Ты хорошо поёшь. Мне всегда нравилось, как ты поёшь, — сказала она в сторону озера.
– Ты устанешь от этих песен, Женя, — возразил я.
– Нет, просто всё так быстро меняется – и я хочу успеть.
– Куда?
– Да не важно.
– Работаешь где?
– За деньги работаю, 100 долларов… — резко ответила она и повернулась ко мне.
В тот же момент я обнял её, словно ангела, боясь что исчезнет она в тумане, полном нестерпимой боли и я сам увижу солнечный полумесяц из коллектора. Так и сидели мы несколько минут, спокойные как дети, пока она опять не оттолкнула меня. Я остался сидеть на песке, а Женя встали и слегка тронув пальцами мои волосы пошла в сторону «Зелёной долины».
Внезапно остановившись она крикнула мне:
– Скоро, уже скоро отдадут они мне все активы свои. Увидишь, как всё изменится. А как увидишь, знай — я сильная, у меня без очереди никто не пролезет!
И убежала эта дерзкая кошка с глаз долой, а вдогонку ей сверчки бросали свои музыкальные шарики. Знайте же, люди – бабы всё помнят, любую мелочь, любой твой проступок и фразу глупую помнят.
Я прямо с берега пошёл к машине и, прогрев мотор, умчался в сторону города. Если меня и тормознули тогда инспекторы, то ерунда всё это. Кто с деньгами боится инспекторов? А у меня деньги были. Но, тем не менее, больше я пьяный за руль не садился. Никогда.

***
Бежала жизнь кривыми путями. Менялись люди и всякие там реформы были. Кто-то падал в пропасти, кто-то летал на чартерах за Благодатным огнём. Многим достались купоны и акции, а кому-то места в первом ряду. Мой город полнился пивнушками, аптеками и центрами микрозаймов. Где-то укладывали плитку, где-то «кидали» дольщиков. Всё двигалось бурными потоками – то сметая старое, то намывая новое.
А она, эта прелесть в рваных джинсах, упрямо меняла мир вокруг себя. И уже те, с мясными рожами, что сидели в мягких креслах, вставали при встрече с ней. В газетах и в телевизоре я видел, как Женя треплется с очередным важным чином, безоговорочно подчиняя его своей дикой женской силе. И в бизнесе, и в политике её боялись, целуя при встрече руку. А очередь к «трону» быстро уменьшалась. Но она никого не пускала вне очереди. Никого не пускала. И вскоре её очередь подошла…
Как-то в Инстаграме я написал ей волнительно: «Ты сильная, Жень…». А она ответила мне грустным смайликом.