Холодно здесь, у вокзала, на полуосвещённой остановке, где громадные хлопья проклятого снега вьются вокруг, как вампиры, больно кусая за шею. Пустой город, пустые огни и пустая пьяная жизнь на дне этого каменного мешка. Таксисты, словно ночные падальщики, проносятся по завьюженным улицам.
А я стою на остановке, в надежде на последний автобус, потому как идти с новых микрорайонов до окраины в такую погоду и с таким настроением – паскудство.
Чёрт, я знал, что мы только подъебнёмся в подъезде на девятом этаже и она пойдёт домой довольная — вроде, как королева бала. Возляжет озябшая в теплую ванну, посмотрит телек и заснёт, как кошка, свернувшись калачиком. Но моё тело шло пять кварталов до вокзала по трамвайным рельсам, съёжившись от ветра и колючего снега. Шло упрямо, глупо и безысходно.
Блядки. Да, это называется блядки. Это то, чем гордится моя страна со времён запуска первого спутника. Мы ходим по родной земле, родному городу, посёлку или селу как пилигримы, как волхвы, иль там как миссионеры. Ходим в половой думе и мятой одежде.
Но сегодня я идти больше не мог. Я стоял на остановке и мысли слабо ворочались под тонкой шапочкой а-ля «гандон». Зима старательно пела мне колыбельную для вечного сна, а я слушал её и боролся с желанием присесть на скамейку в тени остановочного павильона. Уж там бы я дослушал эту песню до конца.
Однако, на этой самой скамейке уже кто-то сидел в сером плаще, без шапки и в женских сапогах. Её волосы, покрытые снежной сединой, рассыпались по плечам словно водоросли. Лицо, белее сахара, было недвижимо и поразительно красиво. По-моему, под плащом на ней ничего не было.
— Эй, гражданка, вы тут часом не охуели сидеть? – вежливо спросил я.
Она медленно подняла голову и чёрным, бездонным взглядом окинула мою фигуру. Я видел, что говорить ей не хочется — она дослушивала последний куплет зимней песни.
— Ни хуя не замерзать! Это приказ! – рявкнул я, и стал тормошить девушку, словно полицейский работягу после получки.
— Мне не холодно, – скупо ответила она.
— Тебе ой как холодно, дорогая, поверь мне. Надо найти подъезд и там погреться, – твердил я, зная, что в ближайших домах всё на домофонах.
— Не надо подъезда, ничего не надо, – шептала она, обращаясь к кому-то вне реальности – Отодрали и выкинули, чего ещё надо? Одежду выкинули по дороге, холод это даже лучше, чем ваши хачапури…
Я понял обычную ситуацию, когда джигитам похуй чья-то там сраная душонка, а надоевшее за день тело просто раздражает. Таких проституток часто выкидывают, где попало и как попало.
А ведь она красивая. Да она даже сейчас красивее, чем Снежная королева! Вот только тепла в ней не осталось — это факт.
Я лихорадочно думал, как выдернуть её из тьмы, но в голове вертелась пошлая песенка какого-то Дениса Майданова. Под неё мы целовались с той, которая сейчас спит в тёплой постельке.
И вдруг, просто как в сказке, к остановке подкатил последний рейсовый автобус жёлто-зелёного цвета. Он светился салонным светом и габаритами. Мягко раздвинулись двери и я почувствовал тепло.
Сияние автобуса изменило лицо проститутки. Она улыбнулась мне. Да мне, а не автобусу она улыбнулась. Странно, но девушка смотрела на меня как на человека. Спокойно и ласково, без муки и напряжения.
Я помог ей встать и подняться по ступенькам общественного транспорта.
С каждым шагом она наполнялась жизнью иль как там ещё. Уже в салоне она обернулась и сказала:
– Иди домой, дорогой, ты добрый, спасибо…
Ни хуя себе спасибо, а я чего это, не поеду что ли? Конечно, поеду. И с этой светлой мыслью я стремительно вскочил на подножку автобуса.
Понятно, что я удивился, когда оказался на проезжей части в снегу и грязных льдинках. А последний автобус, качая габаритными огнями, поплыл далее от меня словно детство. Вскоре он исчез за поворотом, где мерцала вывеска аптеки готовых лекарственных форм.
А я снова остался на мёртвой остановке, наедине с холодом и рухнувшими в ебеня надеждами. От такой несправедливости меня просто выворачивало наизнанку. Мне стало жарко, я был зол и неприветлив, когда меня забирали менты. За это меня ёбнули дубинкой по ногам?
В «обезьяннике» были люди и я. Там и прошла вся ночь.
Утром дома грелся водкой с красным перцем и мёдом. Но меня весь день бесил чёртов автобус. Потом я просто о нём забыл. А, может, его и не было вовсе?

***

Человек существо из ряда вон – он недоверчив, глуп и жаждет новизны бытия. Но нет этой новизны, только всё та же любовь на продавленном диване, водочный перегар и праздник Пасхи. Ненужный, но весёлый праздник. Куличи там и прочая поеботина.
Где мы были, кого видели — неважно. Наша компания потерялась ближе к часу ночи и каждый, избрав важный путь, уплыл по своим сторонам света.
Я брёл по Студёновской, вниз к церкви. Мне было приятно думать, что выпитое — хуйня по сравнению с ночной прохладой и моим мироощущением среды. Практически пустые улицы и чья-то блевотина на тротуаре настраивала лютню моей души на мажорный лад. Я шагал, как в стихах Владимира Маяковского – «ускоряя шаги саженьи». Особенно когда под горочку.
Их я заметил издалека.
Трое ебашили одного. Били по-праздничному – жестоко об асфальт и ногами.
Если вы думаете, что я замедлил шаг и осторожно прижался к кустам волчьих ягод в надежде переждать событие, то вы ошибаетесь. Причем глубоко и позорно.
Меня также когда-то пиздили возле «Детского мира». И это, граждане, не нравилось мне. Тогда к нам подбежал какой-то пацан и мы вдвоём отбились от гопоты. Спасибо тебе, неизвестный боец, пропавший в пучине памяти, но не забытый сердцем.
Так что я кинулся вниз к пасхальному побоищу, полный сил и отваги. Причем я орал отнюдь не гимн России и не святые псалмы, а грубые слова бригадира Иваныча.
— Стоять, блядь, коматозники, сейчас скорая приедет, разряд вам в душу, бля-а-а! — ревел я в пасхальное небо.
Те трое как-то по-антилопьи встали, в тревоге озирая головами окрестности. А там был я – нелеп, буен и, похоже, с тополиным дрыном в руке (подобрал по дороге).
Уже метров за двадцать до поля сражения от тех воинов на месте и следа не осталось, а ведь я так хотел въебать кого-то по виску, а уж потом как получится. Может, меня бы тоже распиночили, словно на чемпионате мира 2014 года по футболу. Это уже неважно.
Когда я подскочил к лежавшему на тротуаре бедолаге, то он тихо стонал, как в церкви. Его кровища отвратно растеклась по асфальту, словно винтажный портвейн «Кавказ». Он пытался смотреть на меня сквозь модифицированное лицо, похожее на пиццу, но похоже, не видел всего моего великолепия.
Сто пудов, что ему отбили лёгкие и печень. Внутри кровоточит, ясно без вскрытия. Он был готов только к реанимации или… Ну, вы сами понимаете.
— Ну что, совсем пиздец? — участливо спросил я.
— Похоже на то, чувак, они кольцо снять хотели, — пошевелил он пальцами, на одном из которых блеснуло тонкое обручальное счастье.
— Хуёво дышишь, надо скорую звать, — самому себе сказал я, прикидывая, где поблизости таксофон без оторванной трубки.
— Не надо, сейчас автобус подойдёт, а там… — тихо перебил он меня.
Какие нахуй автобусы в это время суток, разве что только рабочий со «Стинола». Там работяги, как спящие кони, едут в квартиры с телевизорами. Но улица была пуста по-прежнему, словно предвыборная речь депутата.
Только я ошибся, когда подумал об этом. К нам, тихо шурша шинами, подкатил знакомый городской автобус всё той же жёлто-зелёной масти. Створки разверзлись и свет проявил нас в ночи, как на картине старины Ильи Ефимовича. Ну там, где Иван Грозный и всё такое.
Я закинул руку избитого пацана себе на плечо и, как с поля боя, провёл его к подножке автобуса. Транспорт мерно жужжал выхлопными газами. Оказавшись на ступеньках, неизвестный парень, внезапно окрепнув, обернулся ко мне и пожал руку.
— Спасибо, братан, поехал я, будь осторожен, — спокойно ответил он и прошёл дальше в салон.
Там, на черных дермантиновых сидениях, кое-где сидели одинокие люди, то ли спящие, то ли задумавшиеся.
Я тоже вошёл в автобус, решив проехать несколько остановок до Сокола к круглосуточной «Дубинке», чтобы пополнить запас алкогольных артефактов.
И – вы представляете! — опять дрянь какая-то. Только автобус тронулся, я снова оказался на грязной улице, рядом с громадной лужей крови. Глупо улыбаясь, я смотрел на уходящий транспорт и в заднем стекле увидел привидение. Нет, надо срочно в ларёк за «девяткой».
Ну, как вы думаете, кого я там увидел? Да хуле там думать. Конечно, её.
Да ту самую проститутку с той зимней остановки. Она улыбалась мне, как актриса Вивьен Ли в фильме «Мост Ватерлоо». Вот уж это я запомнил. Запомнил, как самую реальную галлюцинацию в жизни. Вот только забыл номер маршрута того автобуса, который не хочет вести трудового человека до… Ну короче туда, куда ему нужно.
Блядь, чёртов автобус! Ну, всех подвозит, а меня «кидает», подобно Пенсионному фонду. И я побрёл к ларьку.

***

Жара, жара здесь на рыночной площади. Солнце взбесилось, как громадное, огненное чудовище и рвёт кожу острыми, раскаленными когтями. Воздух сжался от боли и не поддерживает нормального дыхания. А сердце просто решило за себя само…
Люди толпой колышутся, как марево над автострадой. Мои попытки идти прямо тщетны и ненадёжны, как женщины. Я спотыкаюсь и падаю на колени перед фонарным столбом с вывеской «А».
Окружающие гадко смотрят на агонию и не подходят ближе. В такую жару даже бесы не придут на помощь человеку, пропившему всё и отравившему собственную плоть. И этого достаточно, чтобы понять — ты подыхаешь, Беспяткин. Подыхаешь просто, как безымянная дворняга в песке за гаражами.
Я рад тому, что никто не заглядывает мне в посеревшее лицо с мерзкой гримасой милосердия и не звонит по телефону «03». Всем наплевать. И это великое счастье великого народа моей Родины.
Идите на хуй! Идите туда, где рождаются гламурные сплетни и проходит перепись населения. А я вот тут, у столба, повздыхаю о не рождённой песне лета, и пустив слюну на мостовую, положу голову, как венок…
Краем глаза я вижу поток автомобилей в сизой дымке угарных газов. Они, словно нелепый калейдоскоп, кружат землю и моё уплывающее сознание. И тут я вижу знакомый желто-зеленый автобус №2. Он приближается, как волна из средиземного моря, в пене и прохладе. Он готов принять меня без проездного билета. Я знаю.
Я не удивлён, что из раскрытых дверей ко мне спускаются два человека. Парень и девушка. Он в помятой окровавленной куртке, она в сером плаще и сапогах. Поддерживая меня за мёртвые руки, они заносят моё тело в салон.

Двери закрываются, следующая остановка…
Интересно, какая остановка следующая?
Я, полный сил и настроения сажусь на жёсткое сидение.
— Мне до «конечной», — весело говорю я.
— До «конечной» ещё далеко, — отвечает внезапно подошедшая контролёрша, пристально вглядываясь в мою душу.
— Он ведь с нами поедет? — спросила незнакомая мне та проститутка.
— Походу с нами, смотри какие глаза, — поддержал её парень в куртке с лицом разбитым в ту пасхальную ночь.
— А чего у меня с глазами? — заволновался я.
— Нормальные глаза, — успокоил меня какой-то старик в малиновом драном пальто, явно с чужого плеча.
Контролёрша продолжала смотреть на меня очень так пристально и недобро.
Остальные заметили её взгляд и отсели на другие кресла.
— Что не так? — спросил я у женщины с толстой форменной сумкой.
— Да всё не так, никакой тебе «конечной», подвезём до магазина, там похмелишься и дуй своей дорогой. Нечего тебе здесь делать, рано, — ответила она и прошла по салону к водительской кабине.
Я дотронулся до плеча проститутки. Та обернулась, но во взгляде её тёмных глаз не было тепла, лишь холод зимней привокзальной ночи. Я дёрнул за рукав парня со Студёновской. Тот даже не повернулся, положив руки на колени, показывая, что разговаривать он просто не хочет. И только старик-бомж улыбнулся щербатой, зловонной пастью.
— Поживи ещё, помучайся, паря. Твоя остановка будет ждать тебя, не пропустишь. Вот так-то, — только и сказал он.

В это же время автобус мягко, как катафалк, остановился напротив развлекательного центра с большим выбором бочкового пива и жареных «немецких» колбасок. Двери неприлично открылись, нагло намекая, что мне пора бы съёбывать отсюда. Я недоверчиво окинул весь салон с мёртвыми одиночками и покорно направился к выходу.
— Пока, граждане, — только и сказал я.
Ответа я не услышал.
И только когда я остался один, на пустой остановке, лишь тогда заметил, что уже нихуя не лето и жары как не бывало. Мерзкий осенний ветер пронизывал тело, как рапира, и капли холодного дождя крестили меня, словно младенца в купели.
Я пошёл прочь от остановки, нащупывая в кармане остатки денежных средств. Да там хватит и на пиво, и на такси до «базы», и ещё чёрт знает на что. А ещё у меня была карточка «VISA», на которой было… Бля, да вам не похуй, что там было?
А на автобусах пусть пенсионеры катаются, у них льготные проездные.

(2010 г.)