Внимание!
Эдуард Беспяткин возобновляет концертную деятельность с новой программой "Давно хотелось". На этот раз выступления проходят в акустическом варианте совместно с гитаристом Дмитрием Филатовым. Программа очень насыщенная, разнообразная и подходит как для небольших аудиторий так и для средних по наполняемости залов. Равнодушных зрителей на концертах Эдуарда Беспяткина не замечено.
По вопросам организации выступлений просьба обращаться к концертному директору Константину по телефону
+7-900-988-08-78
концерт Эдуарда Беспяткина

1999


Грязное стекло окна электрички вспыхнуло картиной прибытия поезда. До этого там, в темноте, носились бешеные снежинки и мелькали голые скрюченные ветки деревьев, словно обескровленные руки безвестных покойников. И эта холодная пустота усыпляла меня от станции к станции. А я ещё и выпить-то не успел, как следует, и не курил в тамбуре давно.
И вот тут, в Реутове этом, на платформе, покрытой грязным предновогодним снегом, засверкали мятые фонари и окна каких-то усталых строений. А ещё люди топтались там в радостном хороводе, открывая красные рты и размахивая бутылками, словно морскими сигнальными флажками. Они встречали таких же счастливых – как сами. И от этого стекло, в которое я лбом упёрся, даже теплей стало что ли…
Дремать мне уже не дремалось. Вспоминать, куда и зачем я еду, тоже не вспоминалось. Я вдруг захотел примкнуть к этим – с красными ртами, одетыми в серые пуховики и куртки. К их женщинам в мохнатых шапках и жёлтых, фиолетовых пальто.
Хуле, я вот дальше поеду, а они напьются до салютов в глазах, напляшутся в мокром снегу иль в тёплом помещении, для поцелуев всяких и развратных действий. Нет, Реутов, ты меня плохо знаешь. Вы все меня не знаете и понять потому не можете. Да я с вами сейчас тут и зависну до времени и до поры. К тому же, бутылка у меня у самого имеется из ларька, который вчера возле «Чертановской» армяне гирляндами украсили. «Ореховая ветвь» – горькая тошнотворная эмульсия с запахом цианидов. Вот я вам её и предложу как временную регистрацию, граждане.

И снова седая ночь,
И только ей доверяю я.
Знает седая ночь не все мои тайны…

Я выскочил из электрички, когда двери уже схлопывались, подобно старой ненужной реальности с грязными сидениями и вонючими тамбурами.
И тут, в весёлой толпе распоясавшейся лимиты, я тоже кричал – то ли лозунги грядущих лет, то ли брань какую-то. И лил в чужие стаканы своё волшебное пойло, словно купчина невысокой гильдии. Люди пили это и, таким образом, я смог добраться с ними до серой двухэтажной общаги, у которой удобства, как и положено, были на улице – возле дровяного сарая и покосившегося гнилого забора.
Здесь снега было больше, а света меньше. Два трясущихся прожектора и закопчённые окна на первом этаже – вот и весь свет. Запомнилась громадная покосившаяся антенна на треснутой шиферной крыше и провода с налипшим снегом. А так всё как везде – в ожидании всякого там развития и реформ разных.
В громадной комнате, со сдвинутыми по углам кроватями, возвышалась грубо наряженная сосна. Прямо посредь комнаты сверкала она разнокалиберными лампочками. А рядом с ней стояли три стола с водочными бутылками и холодцом в тазике. Конечно, там и салаты были какие-то, и хлеб, и апельсины. Но всё это скорее для цветовой гаммы, а не для закуси. Да и к чему наёмным рабочим силам вся эта киношная атрибутика новогоднего стола с дурацкой заливной рыбой? Это там, в Ленинградах, элита жрёт «мимозу» и куриные бёдрышки. Вино пьёт из советского прошлого и разврат уж слишком романтичен и полон дурацких диалогов.
Тут – на перепутье веков – всё это нахуй не сдалось. Главное – орать хором про коня и чёрный бумер, да ложку в холодец запускать, как первый спутник. А что водка и не водка вовсе, а краденный спирт из местных вагонов — так это вдвойне романтичней и диалоги сводит на минимум. А вместо болтовни всякой люди моего времени поют. Поют так, что небеса колышутся и холодец в тазике. И петь можно как под магнитолу, так и под гитару. Тут разницы никакой, если вы конечно не собрались танцы замутить под Crazy Frog или «Гостей из будущего» (Бень-бень… Ты где-то… Только не со мной…). Вот тогда уже всему мирозданию потерпеть придётся.
Как и почему мне сунули в руки гитару, не запомнилось. И я спел то, что петь не положено в данной праздничной ситуации. Мало того, что я Цоя и, в общем-то, не люблю, так ещё и под гитару прогудел тугим низким голосом: «Дом стоит, свет горит, из окна видна даль… Так откуда взялась печаль…»
Вся публика, что до того в радости пребывала, теперь смотрела на меня волчьими глазами – как из под мужских, так и из под женских лбов. И лбы эти были нахмурены.
– Это вообще кто? Из какой бригады? — возник закономерный вопрос.
Пол задавшего эту дрянь определить было трудно, так как водка равняет спектральную составляющую голоса на предмет гендерных особенностей.
– Вот вам ваша гитара. Пойте, что хотите, — ответил я и протянул инструмент кому-то там.
Пока весь коллектив дышал противным тревожным образом, я внешне спокойно встал, одел пуховик и пошёл к дверям мимо тазика с холодцом.
– Это халявщик. Его отпиздить надо, — на этот раз голос был женским.
А дам у нас принято слушать; и следовать их советам. Ну, может и не всегда принято, но в моём случае рыцари бросились защищать своих Дульсиней от обычной ветряной мельницы.
Но я своими лопастями уникально завалил таз с холодцом прямо перед стройными рядами вражеских легионов. Конечно, это было бы забавно, если смотреть кино лёжа в теплой постельке, но дальше всё печально кончилось.
Меня поймали на крыльце и мудохали по-новогоднему. С голубым огоньком и ручными салютами в ебало. Если вы думаете, что рабочие ботинки обувь, то это ошибка. На самом деле возмездие и наказание не имеет определённого критерия, кроме боли и страха. Ну, а уж те, кого когда-то пинали насильственно по грязным дорогам обездоленной Родины, те знают цену каждого грамма крови и каждой звезде вспыхивающей в подсознании.
Так или иначе мне было сказано:
– Сдохни тут, ублюдок!
После чего я был сброшен на насыпь за тот самый гнилой покосившийся забор. Как правило, там-то люди и помирают в зимние времена. А потом их находят в твёрдом состоянии с безумными глазами.
Но я был полон жизни и всё благодаря холодцу, который я благополучно выблевал на снежную скатерть молодой зимы. Я так же был полон спирта и ненависти. Ну и к тому же – я сам строитель и знаю, как в подобного рода конфликтах управлять своим телом, чтобы потом не рассказывать Петру небылицы про героизм и непротивление злу. Тут главное правильно отдышаться и утереться снегом. Потом укрыться в дровяном сарае от ветра и проверить голову на вестибулярные способности. После этих действий можно приступать к думам и планам на будущее. Это вот так и страна моя должна вести себя, если не хочет стать твёрдым предметом с безумными глазами.
Главное — это кровь, которую носит по сосудам неутомимое, пламенное сердце. А уж напридумывать, как жить дальше, любой человечишка сможет, пока у него в голове контакты заизолированны.
Для начала я определил свою финансовую мощь. И это был абсолютный ноль. Потом я потоптался на местности и нашёл средства производства для первоначального накопления капитала. Учтите, если вы собрались отбирать чужие ценности, никогда не пользуйтесь палкой или трубой какой. Только то, что имеет острые грани, способно ломать кости и давать вам пищу и кров. Металлический уголок самое подходящее средство для этого. А ещё ожидание…

Я искала тебя годами долгими
Искала тебя дворами тёмными…

И вот шли они по тропинке – такие тёплые, сытые, полные гормональных бурь и улыбок миру. Уж точно подальше от станции, в частный сектор, к бабушке, сдающей жилплощадь почти задаром. И кровать там – с никелированными набалдашниками. А под одеждой этих счастливцев не только половые признаки, но и деньги есть, уж вы поверьте. Ведь уйти из той компании, что осталась без холодца, могут только относительно богатые особи.
Я бил сверху вниз. Мужик в пальто с поднятым воротником ткнулся, как и положено, в щебень – без звуков и возражений. Женщина смотрела на меня, словно в Эрмитаже, с высокохудожественным обожанием и страхом. Не смотреть надо было, а бежать с дикими воплями. Но это уж её чёртовы проблемы. Металлический уголок жертв не выбирает. Только тот, у кого он в руках…
Дама сломалась навсегда и мне хотелось её пожалеть сначала. Но посмотрев, как треснула та шея с куском трахеи наружу, я передумал. Неприятная ты, дура. И дружок твой в пальто, возможно, тот ещё мерзавец.
С деньгами я уже был выше и нужней обществу, чем эти двое глупцов понаехавших в Москву для того чтобы жить лучше, чем в каком-нибудь Таганроге. Ваше место теперь за пределами того забора и никчёмной жизни. Валите туда, суки! Со всеми вашими бригадами и рабочими ботинками. В снег! В грязный подтаявший снег, валите отсюда…

***

Электричка убегала из той тьмы, о которой даже места в моей памяти не осталось. Кто там пел или бросался серпантином за несколько часов до Нового года? Кого там потеряли или нашли? Какая разница. Главнее всего то, что я так и не вспомнил, куда направлялся этой ночью. Ну, для начала, в Москву, конечно. А там, если повезёт, вспомню. В метро всегда всё вспоминается. Главное, у меня теперь есть бутылочка «Столичной» и два тёплых бутерброда с колбасой и горчицей.
А в вагоне всего один гражданин, одетый в синюю «Аляску» и высокие серые кроссовки. И сидел он печальный, как я перед Реутово сидел. Вот кого жалеть надо. И предложить водки стоит.
Он не отказался. И звали его Артуром. Он тоже из лимиты, но с большим носом. И на путях не работал, где любого запросто в общагах прописывают. Он возил в «пирожке» шмотки на Черкизовский с какой-то неизвестной базы. Это уже новый уровень рыночных отношений и ближе к будущему страны моей. Пока мы всё не продадим, не будет нам покоя и процветания. Будет лишь сплошное нытьё и глупые страдания за третий мир. А вот как сядем мы друг напротив друга в одних трусах и без денег, тогда ответы сами собой появятся да без книжек всяких бородатых.
Артур мне всё рассказал. Как встретил эту свою рыжую, что шапками торгует в контейнере и стихи сочиняет. Как букет первый принёс и поцелуй ответный получил. А ещё она подарила ему шапку, вязанную российским флагом. Тёплую и удобную. Правда, именно эта шапка напоминала патрулю у метро о проблемах Артура с регистрацией, что обычно мешало его незамысловатой жизни. Поэтому он не носил её где попало, а прятал в наплечной сумке.

Кто любит, тот любим. Кто светел, тот и свят.
Пускай ведёт звезда тебя Дорогой в дивный сад…

Но, главное, эта рыжая Элина (если я правильно запомнил) была знакома с какими-то музыкантами, использовавшими её стихи в своих удивительных песнях. Они собирали «квартирники» и там под гитары и бонги раскачивались в собственных песенных исполнениях. Жили эти музыканты на всяких съёмных хатах и видели мир как большую концертную площадку. Они сами себе платили за выступления, а работали кто на отделке квартир, кто на рынке, кто на фасовке подарков к праздникам и юбилеям.
Вот и сегодня ехал весёлый Артур первый раз в одну из таких квартир, полную творческой аудитории и поцарапанных гитар. Мне же сразу понравилась эта история и снова появилось желание влиться в коллектив, полный художественных идей и умеренных талантов. Но напрашиваться — это не моё. Пусть сам скажет.
И он сказал. И адрес, и фразу ключевую для первого знакомства. Но не пригласил меня бестолковый Артур. За это я налил ему ещё полстакана «Столичной» и спросил за шапку. После выпитой дозы Артур достал свой сакральный подарок патриотичной расцветки и даже мне вдруг захотелось спросить у него наличие паспорта с регистрацией. Да, такие текстильные изделия были созданы врагами моей страны, и носить их в людных местах представлялось опасным. Даже начинающие террористы бы не посмели носить это в электричках иль метро. Только где-нибудь в Липецке, в сорока километрах от областного центра, в салоне «Нивы» можно прятать голову в такой шапке от вихрей враждебных, что веют над нами. А в столице? Да ну нахуй!
Впрочем, вскоре нас прервали самым предсказуемым и банальным образом. И я уже был готов к этому, когда разливал «Столичную». Я знал…
Трое из линейного отдела вошли в вагон сразу после Карачарово. И смотрели они не на мою опухшую рожу с характерными ссадинами на бороде, а как раз на цветную шапку Артура. Хоть это и был символ маленькой уютной любви пусть даже и не к Родине, но чувства вызывал отвратные. Словно человек, надевший этот головной убор, открыто глумился надо всей государственной системой и грубо задевал иные светлые чувства федеративного характера.
Так и подошли они к нам, позвякивая наручниками на ремнях и с уверенными лицами. В этот самый момент пустая бутылка выкатилась из под ноги Артура прямо в центр вагона, празднично пародируя колокольный звон.
– Документы ваши представьте, — обратился сержант с румяным лицом к бледному Артуру.
– Вот у меня билет вчерашний, проверьте… Я к брату в гости… – театрально попытался перебить я карту.
– Ты сиди на жопе ровно, а то никаких тебе братьев не будет, – ответил мне главный от патруля.
Двое других улыбались, словно на детском утреннике. Ну, конечно, им теперь Новый год встречать на дежурстве, а там развлечений поболе, чем в Кремле будет. Я как-то попадал на подобные вахты. То поездом кого переедет, то сожительницу порежет ревнивый долбоёб, или машину малолетки угонят, а потом в салоне потравятся «максимкой». Эти праздничные ночи волшебны, если понимать это волшебство сообразно званию и штатному расписанию.
Артур отдал свой паспорт и грустно посмотрел на пустую бутылку «Столичной». Там была та же пустота, что и в графе временной регистрации. Даже справки от работодателя не было. Весь миграционный позор зеркально отразилось на лице стража правопорядка. И это позволило ему законно сказать:
– Вам придётся пройти с нами.
– Я денег дам, командир! Мне к девушке надо… Сегодня же Новый год! — заныл Артур, делая руками сложные, но бессмысленные пассы.
– Если любит – дождётся. А личности завсегда выяснять надо, особенно с вашей далёкой пропиской и этой вот шапкой, — ответил сержант, неприятно осматривая головной убор Артура.
Так и ушли они из вагона и из моего свободного пространства, ограниченного железнодорожным билетом на трое суток. Вот ведь можно было под лавочку спрятаться или по вагонам походить, с пересадками на пустынных платформах. Нет же, Артур мне про рыжую торговку с поэтическим даром рассказывал, словно иных тем в мире не существует.
Да, деньги у него заберут без свидетелей вроде меня, и дадут пару жетонов на метро. Ну и ещё позвонить позволят, возможно…
А я так и выскочил стремительно на Курском, чтобы нырнуть в подземку. Мне на «Комсомольскую» надо, а уж там дальше на «Подбельского» к этим творцам с гитарами и песнями. Главное, дом не забыть и квартиру. Иначе в этих ебенях можно с ума сойти. И куплю я для такого случая несколько горячих подарков и пожрать в пакет положу. Уж я знаю, как эти музыканты за воротник закладывают под гармонии До-Соль-Ля-Фа…

***

Пурга на улице усилилась. И подмораживать стало. Кое-где на лужах появилась предательская скользкая корка. Да, тут легко можно спину повредить или башку. А ещё того хуже – бутылки могут разбиться и никому ты, к примеру, не нужен будешь с краковской колбасой и бананами в пакете. Вот поэтому, граждане, бредя тёмной порой по неизвестным улицам, припорошенным снегом, будьте бдительны и осторожны. Особенно в Москве. Это вообще место аномальное. Тут невозможно угадать, где ты проснёшься после эпичных водоворотов в спальных районах. Перечислять варианты — занятие долгое и не особо приятное.
А тут, в переулке Подбельского, я смотрел на одинаковые дома с одинаковыми козырьками над подъездами. На светящиеся окна, в которых мелькали торжественные тени и разноцветные платья. Люди суетились проводить этот постылый ХХ-й век, чтобы влететь с размаху в новую эру технологий и кофейных автоматов. Чтобы забыть эти сраные карты для таксофонов и выкинуть писклявые пейджеры в мусорные баки. И чем больше мы выпьем сегодня, тем лучше станет XXI-й век. Ну, или как-то по другому всё повернётся. Но уж точно на благо и комфорт, на любовь и понимание. Носись снег по небу, сдувай ветер тоску и «чёрные понедельники»! Я иду к вам, люди, с пакетом добра всякого! Хоть вы этого и не знаете.
Ну, вот и второй подъезд. Лавочки под навесом и голые ветви виноградника на ржавой проволоке. Следов кроме моих нет — значит, я запоздалый гость. И это волнует. Набираю номер квартиры. Вызов. В динамике осторожный голос:
– Кто пришёл?
– Двадцать первый Рок-н-ролл, – торжественно произнёс я.
И мне открыли. Да, я вошёл. Пароль сработал. Остальное – полная ерунда. Я с подарками и бедолага Артур, теоретически, со мной. Подъём на третий этаж успокоил моё дыхание и обострил разум.
Обитая дермантином дверь открылась бесшумно и меня впустили в светлую квартирку с большим зеркалом в прихожке и кучей разнокалиберной обуви под вешалкой. Одежда висела или лежала в разных местах, словно на вокзале. А встретил меня кучерявый дрищь в клетчатой рубашке и потёртых джинсах.
Чтобы отпали всякие вопросы, я сразу сунул ему в руки пакет и сказал:
– Вот тут продовольственный набор. Артур задерживается. Передай Элине, чтобы не волновалась.
В зал мы вошли, словно старые знакомые. Как и следовало ожидать, внимания на меня никто не обратил. Во-первых, со стороны дивана звучала гитара; а во-вторых, у половины музыкантов были красные глаза. Я привычно переместился на кухню и, откупорив бутылку, налил в рюмки точно по количеству куривших у окна рокенрольшиков. Разрезав апельсин, я добрым жестом указал на стол. И мы выпили водки, словно братья по вере.
А уж потом в большой комнате, сидя на различных предметах, я наслаждался пустой болтовнёй о Gorillaz и «Гранатовом альбоме» Сплина. Кто-то иногда брал гитару, а кто-то губную гармошку. И самодельные блюзы из московских подворотен раскачивали публику на четыре четверти. Туда — сюда, туда — сюда… В этой тёплой атмосфере я то закрывал глаза, то открывал. А ещё я курил на кухне в форточку, словно пытался согреть зимнее небо.
Найти и узнать Элину мне так и не удалось. Уж столько там было рыжих кудряшек, зелёных русалок, чёрных ЭМО и белокурых Натали. И все эти люди нервно перемещались по комнатам и коридорам, словно ждали чего то. И мне это не показалось.
– Народ, пора двигать на «Чеховскую». Тихон уже там, в подвале аппарат и сцена готовы. Бухла можно взять на всякий случай, хотя Мишаня обещал халяву! – торжественным баритоном провозгласил лысый заводила в майке с Бивисом и Баттхедом.
Вся компания взревела в экстатическом восторге. И движение масс стало не просто хаотическим, а крайне паническим. Все искали свои одежды и обуви. Люди рассовывали по карманам сигареты, конфеты и мандарины. Кому-то доверили пакеты с бухлом, а кому-то непослушных женщин. Так вот вся эта рать полустройными рядами вытекала в коридор, чтобы нырнуть в метро и послушать какого-то Тихона, на какой-то сцене, в каком-то подвале. Впрочем, я вдруг вспомнил…

Под Луганском родился
В Бухаре простудился…

Да ну его к чёрту, этого Тихона. Этот мутный рок уже в печёнках весь. Хочется послушать чего-то лёгкого, простого – навроде песен Игоря Николаева. Ну, там типа:

Я не научился жить один.
И у меня на это пять причин…

Хочется усесться за кухонный стол и, погрозив в экран президенту, опустить чело в усталые руки. Потом проснуться под утро и налить водки одну рюмку. Далее закурить и смотреть, как ветер гоняет по улице Подбельского снежные водовороты и треплет провода, украшенные лампочками и мишурой. А качать усталой головой под песни потомственных алкоголиков и хлопать ладонями по коленкам своим или женским — это миллион раз качалось и миллион раз хлопалось. Не убудет, авось.
Я подозвал того длинного в клетчатой рубашке и сказал:
– Я Артура дождусь и постерегу хату. А то неудобно может получиться перед Элиной, лады?
– Да, чувак. Сиди, конечно. Если что – вот адрес. Правда, на такси придётся добираться. У тебя деньги есть? – затараторил он, протягивая мне разные бумажки.
– Есть, всё есть. Вы только там чутка водочки в холодильнике заныкайте, а уж я тут сам…
Парень уже застегнул куртку и, хлопнув меня по плечу, поспешил в коридор за своими единоверцами. Вскоре звякнула входная дверь и в квартире оглушительно взорвалась тишина. У меня даже в ушах зазвенело.

***

Ну, для начала я включил маленький телевизор на холодильнике. Там в уплывающем сигнале пели и шутили какие-то звёзды эстрады и иные странные люди.
Одиночество — это как таблетка феназепама. Ты спокойно слушаешь собственный внутренний мир. А то, что вовне находится – всего лишь материальный фон для создания пространства. В одиночестве можно разговаривать с кем угодно – и никто тебя не назовёт психом. Наоборот, ты сам можешь определять – кто псих, а кто умственно полноценен для общества. К примеру, те в телевизоре уж точно ебанутые на всю голову и слушать их праздничную пургу удивительно приятно. А под стопочку водки всё вокруг приобретает чёткость и правильные формы. Можно, к примеру, помыть посуду и подмести в комнатах всяческий мусор. Эта стадия наведения порядка готовит любого патриота к президентской речи и помогает найти тот самый нолик, от которого можно потом начинать новое летоисчисление. Даже если это новое к 31-му декабря уже попахивает привычным дерьмецом, на котором собственно и было замешано.
Вот так я и сел на стул в кухне перед пустой тарелкой в ожидании опаздывающих мыслей. Пока варились пельмени, я перебирал склянки с перцами и приправами. Я нарезал хлеб и солёный огурец. Это было время праздничного затишья – не то, что там, в Реутове грязном, с холодцом и покосившейся антенной на продавленной крыше. Там я и телевизора что-то не видел даже.
– А где все? – словно ножом проткнул меня тихий женский голосок.
Это вот зря я так сидел на кухне спиной к двери. Это первейшая глупость. Так со спины вас и убить могут и пивом облить. Мало ли кто обнаружит вас – такого одинокого на табуретке перед телевизором с артистами.
Я обернулся. А там под холодным «дневным» светом стояла она. Низкорослая рыжая гражданка в мятой зелёной юбке и в вязанном полосатом свитере с длинными рукавами. Она зябко обняла сама себя и волосы её не имели эстетической формы. Эти кучеряшки торчали сами по себе в разные стороны и падали ей на лоб, на котором пролегли сонные вмятины, заканчиваясь на правой щеке.
То, как её покачивало, говорило о многом. Вернее о малом. Она была пьяна ранее, не особо трезва сейчас и, видимо, проспала всю движуху, которую я, счастливец, успел захватить до неё.
– А всех нет. Они Тихона отправились слушать на «Чеховскую», — ответил я.
– А ты чего тут?
– Охраняю помещение и хочу куранты послушать без людских голосов и шампанского.
– Кофе есть?
– Да, сейчас налью. А ты под кран иди. Плохо выглядишь, если что…
Она, словно зомби, зашевелилась всем телом и, шурша носками, ушла в тёмный коридор. Звякнула щеколда и зашумела вода.
Я поставил на плиту чайник кипятить. С полки достал банку с кофе и там же обнаружил початую бутылочку коньяка «Аист». Запах этого «Аиста» был ещё рабочим, но в чистом виде я бы пить его не стал. Только в кофе.
Когда рыжая вернулась из ванной, стол был уже накрыт не по-холостяцки. Дева обхватила кружку с кофе рукавами свитера и принялась пить мелкими глотками обжигающий напиток с легким амбрэ «Аиста». Её глаза из мутных превращались в полупрозрачные, а затем вообще стали бездонными.
– Ешь мандарин. И затем сыр этот с маслом, отпустит быстро, — советовал я ей.
– Да, спасибо. Я ждала, ждала парня. А он не приходил, ну и под гитару как-то так получилось… Уснула, — опустив глаза в стол, бормотала она.
– Бывает…
– Хотела Артурчика на «квартирник» пригласить. Но видать, не судьба, — продолжалось нытьё.
– Может, придёт ещё. Ты после этой вот масляной хуйни водки выпей пятьдесят, тогда можешь хоть всю ночь по улицам бегать и не заболеешь, — учил я её уму разуму.
– Нет, водку не люблю. Я вина лучше…
– Вино бодяжит в желудке. Кроме вермута, конечно.
– Ну и пусть.
Так вот и воскресла наивная упрямая душа этой рыжей бестии в кухне с маленьким телевизором. И только моя душа катилась в пропасть неожиданной ненависти и гнева. Артурчика она ждала, водку не любит! Дура. Какой тут рокенролл? Какие гитары? А если этот Артур в семафорной шапке заявится раньше времени, что я ему скажу? Ведь эта его рыжая не знает, кто перед ней. И понял я, что надо валить отсюда, чтобы этот мир исчез как поезд в метро, оставив лишь эхо в туннеле. А ведь я ещё недавно хотел уснуть за столом после боя курантов.
– Я стихи пишу для песен. Ребята говорят, не плохо, — ляпнула вдруг эта романтичная похмельная сука.
– Трудно рифмы складывать, чтоб смысл был?
– И совсем нет. Хочешь почитаю?
– Валяй… – согласился я и посмотрел на будильник возле телевизора.
А там ещё до президента время осталось и вообще говно какое-то внутри клокочет. Надо забрать бухло и крабовые палочки. Пару пачек сигарет и спички…

Мы не успели в срок,
Мы не допили яд,
Может быть нам купить котят.

Что, блядь? Каких котят? Нахуй всё это нужно в новом мире! Там на заснеженных улицах, кроме «Марсельезы», ничего петь не пристало. И уж точно не про котов и яды. Тут вся водка – яд, сигареты – яд, ебля в неизвестных квартирах – тоже яд. Даже речь президента пропитана этим горьким ядом, словно ромовая баба.

Ты сказал сегодня очень важные слова.
Я их ждала, я так ждала.
И вот теперь говорю, тебе в ответ на них люблю
Я тебя люблю-ю-ю…

Она ещё и пальцами щёлкает, словно розовая пантера. Это плохая идея, очень плохая. Да не щёлкай же ты, сволочь!
Я вскочил со стула и схватил эту, как вы уже догадались Элину, за тонкие кисти. Я глядел в её глаза и понимал, что полюбить это существо невозможно в принципе. Эта творческая дура, торгующая шапками на Черкизоне… Чего ты хочешь, чучело, каких оваций и букетов? Лишь тех, которые от лимитчика Артура. Да тебе даже венок будет размером с пепельницу! Новый век не наступит, новых книг не напишут, песен не споют! Всё будет по-старому, как в фильмах Лёши Балабанова…
А эта рыжая сука смотрела на меня круглыми зенками, словно я её поцеловать насильно задумал. И видимо, у неё в крошечном мозгу такая мысль только и обнаружилась на этот случай.
Поэтому она и завизжала, словно мартышка в джунглях, диким неестественным голосом. И это в минуты, когда Ельцин каялся за свою «наивность» и «усталость», за демократию и что-то там светлое за горизонтом. Сошлись все тёмные силы в один проклятый момент! И я сделал то, что сделал.
Я приложил к этой одуревшей бабе силу обусловленную изменением скорости тела до появления деформаций и механических напряжений. Она отлетела, как физическое тело, в сторону чугунной батареи, взмахнув несоразмерным свитером и белые труселя под зелёной юбкой приоткрыли маленькую женскую тайну, надобности в которой просто не было. Там у этой батареи она и затихла, судорожно царапая кафельный пол хрупкими пальцами.
Я глядел на неё с тем же злым настроем, что и на ту, которая осталась там, в чёртовом Реутове, с пробитым горлом. Да, они все такие одинаковые. Они не читали Маркса и не изучали радий, как Мария Кюри. Не были сожжены заживо в Руане и не скакали по кроватям, как Ахматова. Толку с вас — шапки-триколоры и дурацкие стишки для фанатов какого-то Тихона.
– У меня голова… Не бей меня, — шептала эта рыжая сухими губами.
Да кто тебя бить собрался? Но и лежать тут никто не позволит. Всякое действие, разумно оно или нет, завершено должно быть. Это вечные классические законы элементарной логики, через которую человечество когда-нибудь придёт к настоящему светлому будущему, через малодушные ошибки и недоказанные пока что теоремы.
Я потащил лёгкое трясущееся тело в ванную. Там ещё не испарился пар от предыдущего использования и запотевшее зеркало почти ничего не отражало, а значит и не видело. Дурацкий свитер я повесил на полотенцесушитель, юбку, трусы и символический лифчик тоже. Носки бросил под ванную. Вот только откуда у этой гражданки столько сил взялось? Она пыталась порвать мне кисти рук и ткнуть пальцами в глаза. Любая обречённая душонка всегда до жизни охоча. Но уже всё решено, уже за всё плата внесена и нарушать равновесие сансары даже Бог не позволит.
Я глянул ещё раз в эти плывущие глаза и с оптимальным ускорением приложил рыжую голову к краю чугунной ванны. На белую эмаль брызнула алая густая кровь и неторопливо потекла в сторону сливного сифона. Но Элина ещё дышала частыми рывками, её сердце громко стучало, исполняя смертельную Codu. Ноги сучили по гладкой поверхности, но это бесило ещё больше.
Я открыл все краны и пробкой заткнул слив. Вода стала быстро набирать свои критические объёмы и окрашиваться в гламурный красноватый цвет. Вот тебе и розовая вода для ненаписанных дрянных стихов. Это всяко лучше, чем на снегу, на железнодорожной насыпи превращаться в твёрдый предмет с безумными глазами.

Ляг, отдохни, и послушай, что я скажу:
Я терпел, но сегодня я ухожу.
Я сказал: успокойся и рот закрой.
Вот и все, до свидания, черт с тобой…

И когда вода поднялась на нужную для операции высоту, я, освобождая и себя, и Элину от разных там обязательств, погрузил трепещущее тело в воду как Архимед, заметив первоначальный уровень. Пузыри из лёгких вышли спокойно и никто больше не цеплялся за свою жизнь, как бы принимая предначертанное. Рыжие волосы красиво раскинулись в розовой воде и Элина, словно детская кукла, зависла в последней купели в последние минуты уходящего года уходящего века.
Я бросил в воду кусок жёлтого мыла. Ну, вы понимаете. Теперь вот осталось нитку из полотенца вырвать. Да нить покрепче и вдвое сложить, чтобы зацепить за щеколду. Прикрыл дверь. Натянул нитку и ванна заперлась изнутри, как положено в таких торжественных случаях. Вытянул я эту нить за один конец и положил в карман. Свет гасить не стоит. Там за дверью тьме не место, только стихи остались…
Затем я быстро собрал походный пакет для путешествия во времени и пространстве. Главное, не забыть крабовые палочки и сыр плавленный. А то водку так запросто пить в новогоднюю ночь очень некрасиво.
Оглядел комнату и кухню. В телевизоре уже не Ельцин, а какой-то дерзкий гражданин грозится защищать какие-то завоевания какой-то демократии. Понятно. Выключаю его от греха подальше. Выключаю вообще все светильники и люстры. А то вдруг этот Артур припрётся и будет ломиться в хату со светящимися окнами. Всех соседей переполошит своей любовью дурацкой.
Выглянул я в коридор. Пусто. Захлопнул входную дверь и тихо, по ступенькам, спустился на первый этаж. Теперь чутка постоять надо перед подъездной дверью на предмет хрустящего снега или пьяных выкриков с улицы. Всё отлично. Жму кнопочку и выскальзываю на свежий воздух. В сумасшедшую пургу ныряю, где по тротуарам пластиковые пакеты гоняются друг за другом словно собаки.

Скажi менi, чому не можу
Забути те, чого нема
Скажi менi, чому не можу
Забути те, що,
Те, що навколо зима…

Сначала я перепутал направление и отправился вглубь проезда, но отсутствие светофоров вернуло мне правильные ориентиры. Возвращаясь обратно, вдоль тех самых одинаковых домов, я уже и не смог определить, откуда я недавно ушёл. Из какого дома? Эти светящиеся окна и нормативные козырьки у подъездов изменили реальность настолько, что я внезапно вспомнил, куда давно собирался ехать для исполнения полуночных радостей уходящего века.
Метро до часу ночи. Всего шесть остановок и я на Ярославском. А уж там последняя электричка до Красноармейска. Да, вот всё и сложилось. Главное, на людей не смотреть и не завидовать чужим глупостям, не радоваться чужим восторгам и не вестись на всякое там ненужное общение. Ибо Москва место хитрое и бесов там на улицах хватает. Ведь кружить нас и бросать без денег возле мусорных контейнеров они ох как умеют. Поэтому надо пить водку, глядя прямо перед собой, а не зыркать по сторонам с надкусанным бутербродом, словно ворона. Это мой вам совет.

***

Когда я сел в электричку до Красноармейска, метель за окном вдруг как-то резко прекратилась. В небе появились редкие звёзды. А я глотнул из горлышка перед стартом в новую жизнь. Затем достал сырок…
Свистнул электровоз и грустные фонари побрели по платформе мимо меня обратно в Москву, словно каторжане.

2020 г.

0